из вложенного в анкету, дополненное.
Даже учитель фехтования не мог ударить так больно, как это сделал отец. Этот разговор продолжал идти уже неделю. Граф фон Гесс терпеливо выслушивал вопли сына. В принципе, вопли от Александра — то еще зрелище, не хуже циркового представления, которое надо суметь застать, но ему это удалось. Александр дергался, хлопал дверьми, рычал, и, Рейно, ругался даже в присутствии женщин, что было непозволительно ни при каком раскладе, так, что управитель хватался за сердце, отец повышал голос, мать плакала, сестра в ужасе закрывалась в своей комнате, а сам особняк в Эргентвере ходил ходуном.
В кого своим огромным упрямством пошел Александр, не понимал никто. Спокойствие и рассудительность ему передались от отца, но сейчас от них не осталось и следа, поскольку виконт превратился в одичалое животное, мечущееся в самой натуральной истерике и приступах бешенства. Первоклассных истериках и приступах бешенства.
И успокаивался Сандер только рядом с кронпринцем, хотя ходил мрачный и ненавидел весь мир, но виду при юном наследнике престола не показывал. Сказать о том, что ему придется уезжать, не хватало духа. И сил. И вообще всего. Сама мысль о том, что придется сказать Его Высочеству, что Александр уедет на пять лет, вводила в какой-то совершенно трансовый ужас.
Он понимал, что рано или поздно ему придется сообщить кронпринцу эту новость, и так же понимал, что он так или иначе окажется в застенках академии, но это не уменьшало сопротивления, которое он оказывал. А оно было бешеным. Неистовым. Никогда еще Сандер не пребывал в таком бешенстве и количестве эмоций.
— Это не обсуждается, Александр.
— Согласен, не обсуждается. Я никуда не поеду.
— Поедешь.
— Нет.
Рихард фон Гесс прикрыл глаза, а потом поднялся из-за письменного стола и тяжело посмотрел на сына из-под лба, опираясь руками на столешницу

- А теперь сядь. - голос его звучал спокойно, но на сей раз в нем отчетливо лязгнул металл - Я выслушал все, что ты имел мне сказать. Так что теперь, будь добр, сядь и выслушай теперь ты меня, если и вправду дорожишь своим долгом перед Ламбертом, а не просто боишься потерять позицию любимчика кронпринца.
Александр остановился на полдороге к двери и чуть ли не прорычал сквозь зубы, почти не оборачиваясь
- Причем здесь вообще любимчик?
- Хочешь знать? - холодно осведомился фон Гесс - Я полагал, что это ясно без объяснений, но раз ты упорно не желаешь ничего понимать, придется объяснить в более доходчивой форме. Так что изволь сесть и помолчать. И выслушать, ради разнообразия.
Александр обернулся, но остался стоять. Он хмурился и был явно недоволен, но молчал, а значит, был готов выслушать.
- Так вот, друг мой. - Рихард вновь опустился в кресло, и устремил на сына пронзительный взгляд, - Сейчас ты ведешь себя не как мужчина, осознающий всю ответственность своего долга перед  кронпринцем.. Подобной несдержанности уже достаточно, чтобы и на пушечный выстрел не подпустить тебя больше к Ламберту, ты это понимаешь? Закатывать истерики это удел избалованных барышень, но  отнюдь не человека, которому можно доверить жизнь и благополучие будущего Императора. Преданность не проявляется умением орать и хлопать дверью, и мне жаль, если ты этого до сих пор не понял.  Оно, пока что, всего лишь равняет тебя со всей той сворой прихлебателей, которые боятся на лишний час покинуть двор, из опасения, что о них забудут и им найдут замену. Но ты - не приятель Ламберту, заруби это себе на носу. Он - кронпринц, когда-нибудь он станет Императором. У него может быть сотня  желающих составлять компанию на прогулке, охоте и Рейно еще знает где. У него может быть сотня приятелей, прихлебателей, любимчиков и шутов. Но у него может быть лишь один человек, которому он сможет доверить свою жизнь. Свои тайны. Свои мысли. То, чего не доверит ни одной живой душе. Тот, кто будет достаточно сдержан, чтобы уметь забыть о себе ради него. Тот. кто будет уметь молчать и слушать, чтобы хоронить в себе каждое доверенное ему слово. Тот, кто будет достаточно умел, чтобы руководить всей императорской охраной, разбираться в политике и в людях, чтобы угадывать возможные опасности даже до того, как они возникнут. Объединять в себе друга, советчика, защитника, тень и щит.  И этот человек - пока еще - не ты. И никогда не станешь таким, если не научишься. Останешься в ранге приятелей до конца своих дней. Недостаточно просто ходить за императором тенью и воображать себе, что защищаешь его. Такой телохранитель не стоит ничего, и таких во дворец нанимают десятками. Нужно стать тем единственным, кто будет обладать знаниями, опытом, умениями, и сдержанностью, достойной того, кто стоит за спиной монарха и является опорой его трона.  А теперь скажи - тот, кто позволяет себе истерики, и полагает громкий крик - достаточным аргументом - является ли таким человеком?
Рихард сощурился. О, он знал, что причиняет сыну боль. И знал, что Александр скорее снова начнет вопить, просто потому, что воспринять  неприятную правду о себе вот так, сходу, мало кто способен. Чтобы осознать ее требовалось время, и поэтому, едва тот открыл рот, - он приподнял руку, в знак того, что еще не закончил.
- Поэтому ты поедешь в Академию. Ты научишься быть тем, кто действительно станет главной опорой и защитой будущему Императору.  Сейчас - ты пока еще мальчишка, который умеет хорошо кричать, сравнительно неплохо махать саблей, и защищать юного принца от ос во время прогулок по саду, и не более того. Но вернешься ты мужчиной, которому действительно будет под силу принять на свои плечи ответственность за жизнь и благополучие монарха во всех аспектах - от подковерных дворцовых интриг  и внешнеполитических заговоров, до самых прямолинейных и бесхитростных врагов. Так что ты поедешь в Академию, если хочешь действительно стать тем, кто достоин стать одновременно стеной за троном и последней ступенью его подножия. А если нет... - он пожал плечами - Что ж, оставайся при нем сколько захочешь. Пока, наконец, Император не найдет человека действительно достойного и умелого, и не отправит тебя восвояси. И никакая истерика на него, уж поверь мне, не подействует.