Рихард Вогель "Серый Охотник"

Жиль мальчонка не тужил. Лазал с такими же, как и он, босоногими сорванцами по прибрежным скалам за чаячьими яйцами, прыгал с утесов, носился наперегонки, и устраивал в пыли самые что ни на есть настоящие баталии. Помогал отцу с сетями, смолил лодку, чинил паруса, таскал корзины с уловом, годам к десяти и в море на лов с ним как-то вышел. Правда, ничего хорошего из этого не вышло, потому как не успела лодка толком от берега отойти, как позеленел малой, не хуже волн морских, угостил рыб нехитрым завтраком, чуть не вывернув при этом наизнанку не только собственный желудок, но и прочие потроха, и был доставлен обратно в полуобморочном состоянии, от которого не мог отойти до самого вечера. Отец, правда еще надеялся, что с возрастом это пройдет, и был бы крайне разочарован, узнав, что у его младшего отпрыска и возрасте  за сорок будут подгибаться колени и мутиться в глазах при первой же набежавшей волне. Семейство, впрочем, не унывало. Жили не в достатке, но и не впроголодь, спасибо морским щедротам. Да и будущее мальчишке предрекалось вполне определенное — с шестнадцати в солдаты, а там, как Рейно велит. Здоровый и простой фатализм простых людей, не обученных премудростям усложнять себе жизнь. Да только надо же было такому случиться, чтобы однажды, проезжали по берегу близ деревушки трое парней — сын какого-то местного барончика с приятелями. Заметили сестру Рихарда, явившуюся отловить среди каменюк младшего братца, который снова куда-то запропастился, и давай наперебой интересоваться, что, дескать, красавица, забыла в таком пустынном месте одна-одинешенька. Девушка повернула было домой, да не тут-то было. Спешились, вокруг ходили, что твои барышники вокруг коровы на ярмарке. Дескать хороша девица, да одежды многовато, а лето выдалось жаркое. И не искупать ли им красавицу, которая в мокрой рубашке еще краше станет. Винищем от всех троих разило за версту. Ну, что же, бывает, конечно, пображничали малость, да перебрали, но вот развлекаться на пьяную голову их потянуло не в ту степь. На отчаянный голос сестры, упрашивающий отпустить ее домой, да гогот сих сюртучных господ, утверждавших, что ей-де давно пришло время узнать, что такое настоящий мужчина, и прибежал Рихард, до сих пор старательно прятавшийся в скалах, чтобы поиграть с сестрой в прятки, в одностороннем порядке. На вопли мальчишки парни и ухом не повели, но когда тот вооружился приличных размеров каменюкой, запустил в одного из них, попал в колено, и потянулся за следующей, благородно осерчали. Барончик стращать принялся, дескать, папе пожалуюсь, а приятель его, дуру-сестрицу, которая сбежать не додумалась, в охапку сгреб, да щупать принялся самым стыдобственным способом, громко вещая вслух, что-де подь сюда, паршивец, да подавай зад под ремень, прощелыга, не то хуже будет. 
Тут-то и началась история паскудная. Потому как у мальчишки от бешенства в голове помутилось, выскочил он из-за камня, за который юркнул было, в надежде что сейчас его кинутся ловить, а сестра убежит, и ка-а-ак завопит! Недолго вопил, но качественно, припоминая все известные ему эпитеты, не взвидя света из-за застилающего взгляд красного тумана, кинулся на троицу, молотя кулаками по чему попало, а когда сграбастали — пинаясь, отплевываясь и пытаясь кусаться. За что и был наказан хлестким ударом, рассадившим камнем перстня кожу на скуле. Среди все возрастающего градуса ругательств, промелькнуло пожелание, вызвавшее смех у почтеннейшей публики, весьма неприятственное пожелание, чтобы у любителя поразвлечься причинное место лопнуло.
Оно и лопнуло.
Хорошо лопнуло, качественно. И зрелищно, не без того. Визг, ахи и брань слились с диким воплем рухнувшего наземь и скорчившегося парня, причем визжали равно все — включая и девушку. Последняя, причем, визжала громче всех, прижав кулаки к вискам, и во все глаза глядя на корчащегося на песке парня. Рихард не мог понять, почему она, собственно, не радуется, и только когда обернули к нему аристократики совершенно белые от ужаса глаза, сообразил, чтО он сотворил. Причем именно он, больше некому. Впрочем, те быстро подхватили своего товарища под белы рученьки, перекинули через холку лошади, да понеслись галопом.
И лещу распоследнему было бы ясно, что за тем последует. Страшные байки среди простого люда травить любят. Долго потом еще допрашивали Серые отца и сестру, выпытывая, куда девался их младшенький, следили за домом, в ожидании, когда тот вернется, и отстали, лишь убедившись окончательно, что те и вправду не знают. А они и не знали, потому как больше Рихард в отцовский домик не вернулся. Задал стрекача во все лопатки, не потрудившись даже разжиться узелком провизии на дорогу, о чем скоро очень пожалел.
Так и начались его скитания. Как в те дни с голоду не помер, питаясь когда придется и чем придется, и не зная толком, куда ему брести, Рихард и став взрослым никак понять не мог. Забрел как-то раз в незнакомую деревушку, понадеялся осесть там, прожить какой-никакой работенкой хоть за краюху хлеба в день, но его и там чуть не отловили, и пришлось обходить все возможные поселения по широкой дуге, передвигаясь по ночам и питаясь "подножным кормом". Отощал, износился, да что там говорить, чуть умом не тронулся, пока, наконец, не добрел до какого-то реденького лесочка, где и был пойман окончательно. Правда, на его счастье, пойман не Серыми, а всего-навсего маленькой шайкой разбойников в четыре носа, промышлявших чем дорога пошлет. Мальчишка был им нужен как короста на заднице, но отпускать восвояси было боязно, да и убивать вроде бы не за что. Оставили при себе, котловым, чему он был рад несказанно, хоть от первых его опытов на поприще стряпни бывал всякий раз нещадно бит чем под руку попадало. Мало-помалу научился хоть сколько-нибудь пристойно стряпать, а господа разбойники, решив, что из мальчишки, возможно, выйдет толк, принялись обучать его стрельбе из лука, дабы не просто так свой хлеб ел, а помогал в их нелегком деле. Наловчился стрелять Рихард довольно быстро, и даже стал получать удовольствие от такой жизни, пока наконец судьба, которая явно схватила насморк в тот день, когда он появился на свет, не спохватилась и вновь не повернула все с ног на голову. А началось все с того, что мальчишка уснул, и не уследил за костром, над которым жарилась заячья тушка. Один из разбойников решил его проучить, используя вертел в качестве пособия, и довольно рьяно взялся за дело, но после нескольких ударов, превративших спину мальчишки в подобие кошачьей полосатой шкуры, вдруг захрипел, схватился за горло, и рухнул наземь, давясь от хлынувшей горлом крови.
Теперь уже Рихард понял — что именно получилось, и, главное — КАК оно получилось. Словно собственным нутром почуял вдруг, как стынут руки и ноги "воспитателя", по мере того, как несущий жизненный жар по венам поток извергался из широко распяленного рта. Пошла потеха. Разбойники схватились кто на ножи, кто за луки...
Рассвет застал мальчишку в состоянии полного ошеломления, разглядывающим четыре окровавленных трупа, без единого следа каких-либо ран при этом. Он бы пожалуй еще долго пребывал в прострации, если бы не услышал где-то за краем лесочка звук охотничьего рога. Надо было уносить ноги. Он и унес.
Правда, если бы заранее ведал, что его ждет дальше — возможно принес бы эти самые ноги, да и всего себя целиком, прямиком в штаб Смотрящих, сдаваться. Потому как смерть, как он уже успел себе уяснить, далеко не самое страшное, что может случиться с человеком.
Новая эпопея скитаний, годы в течение которых он перебивался случайной работой в маленьких, самых отдаленных захудалых деревеньках — от чистки хлева до копания выгребных ям, бесцельные блуждания, лай собак, топкий холод и зловоние болота, в котором он однажды едва не потонул, голод, холод, жуткое, бесконечное чувство неприкаянности, когда не знаешь — куда тебе идти, и что делать в этом мире, повсюду встречающего его оскаленными зубами. Не приспособлена психика человека для того, чтобы бесцельно скитаться в голоде, холоде и одиночестве куда ноги понесут, словно зимний волк. В конце концов, оголодавший, совершенно измучившийся, почти рехнувшийся юноша окончательно отчаялся, и повернул к столице. Смотрящие-то хоть убьют быстро, если повезет, в отличие от голода, и чего он, дурак, спрашивается, столько лет от них прятался?
Встреча с Ловчим, той осенью, была самой большой удачей в его жизни. Мало кто из Ловчих может сказать о себе такое. Но для Рихарда она стала спасением. В крошечной деревушке, куда он забрел по пути, и взялся за кормежку наколоть дрова для всех домов, он увидел высокого, тощего как жердь человека, который вошел в деревушку, ведя в поводу навьюченную здоровенным тюком лошадь. И сбросил этот самый тюк у домика старосты. От падения холстина лопнула, и из мешка высунулась костистая, обтянутая тонкой, черной как уголь кожей, лапа, вооруженная внушительными, изогнутыми на манер серпа когтями. Ребятишки, игравшие в пыли в чет-нечет, с визгом прыснули в разные стороны, а заинтересовавшийся парень подошел поближе, и увидел как староста расплачивается с тощим человеком, стараясь, при этом, стоять от того как можно дальше, словно тощий был болен какой-то заразной болезнью. Рихарда осенило. Ловчий! Сказки про Ловчих он слышал еще дома, в детстве, которое было когда-то в другой жизни. Да и потом, по трактирам часто доводилось слышать разное. Их боялись и недолюбливали, но в них нуждались. И при этом они были почти такими же изгоями как и он сам. С той лишь разницей, что у Ловчих, по крайней мере, было Дело, был какой-то дом, и такие же, как и они, собратья по ремеслу.
Ловчий отправился восвояси, а Рихарду пришлось вначале доколоть дрова, ломоть хлеба с овечьим сыром лишним не бывает. А потом пустился вдогонку, и нагнал тощего на первом же привале, благо найти его по следам подков в пыли да конским яблокам было нетрудно, а Ловчий никуда не торопился.
Они просидели у костра всю ночь, и юноша выложил ему все начистоту, ничего не утаивая. В конце концов, он настолько измаялся от бродяжьей, вечно голодной жизни, что даже если бы Ловчий решил сдать его властям, то был готов принять даже это.
Однако тот не решил. И взял Рихарда с собой. На барке контрабандистов, переправлявших в Сейн груз вина и имперских огнестрелов, о нем вновь вспомнила истосковавшаяся по жертве морская болезнь, поэтому весь морской переход прошел практически без его сознательного участия. Ни возраст, ни длительность плавания, ни посильная помощь его спутника, ни даже чудодейственный в таких случаях настой белены и табака не помог ни на йоту, хотя вылакал он его за время плавания в таком количестве, что чуть было не отравился.
Зато в Сейне, откуда им предстоял переход по суше, юноша почувствовал себя новым человеком. И по пути через Итерию и Дикие Пустоши, с каждым новым днем вновь возвращался к жизни. Если и был человек, который с первого взгляда влюбился в пугающий пейзаж Холмов, то это был он, Рихард. Потому как ни толстый слой пепла, ни промозглый ветер, ни обугленные кости и оплавленные скалы не могли, в его представлении, сравниться с холодом, голодом, и бесприютным бесконечным бродяжничеством, когда не знаешь — удастся ли поесть где-нибудь сегодня, или придется сломя голову удирать от града камней или топочущих за спиной копыт. Он ехал туда, где его ждало хоть какое-то будущее, учеба, работа, приятели, он ехал ДОМОЙ!
И после, ни холодные полуголодные зимы, ни ветер, задувавший клубы пепла в кое-как заделанные пробоины в древних, расседающихся стенах, ни суровая дисциплина — не заставили его пожалеть о сделанном выборе. Многие ученики роптали и злились, только не Рихард, который знал, что бывает гораздо, гораздо хуже, и с удовольствием принимал каждый новый день и каждое новое дело, будь то попытка починить крышу над полуразрушенным главным залом, выкапывание выгребной ямы в твердой как камень земле Холмов, или первое самостоятельное задание.
Ему не повезло только с одним — буквально за день до его инициации, его наставник, единственный из Ловчих маг крови, которому потому и выпало воспитывать и учить молодого человека, отправившийся куда-то в Холмы, не сказав куда и зачем, был в большей части доставлен обратно своей лошадью, потому как нога застряла в стремени. Вторую часть так и не нашли, а, впрочем и не искали. Рихард был опечален, ибо успел привязаться к суровому старику, но это не помешало ему придирчиво осмотреть следы зубов на оставшейся части торса, и прикинуть — кто это мог так неаккуратно пообедать. А после инициации, отправился туда же, вместе с кьерцем Дораном, с которым сдружился с первого же месяца в крепости. Молодым людям повезло, они мало того что вернулись живыми, но еще и привезли с собой зубы и когти вера, все же погибший наставник Рихарда по-видимому успел ощутимо потрепать зверюгу. Трофеи раздарили немногочисленным обучающимся на память, и оба сочли, что вполне справно отметили свою инициацию.
Самой инициации, к слову говоря, Рихард ожидал с нетерпением, любопытством и опаской. А ну как потребует дух от него чего-нибудь этакого? Ведь не отвертишься. Но все обошлось хорошо, и дух заявил "Я дам силу рукам твоим, а ты отдашь мне все те жизни, что дремлют в твоих чреслах". Обещание было довольно туманное, но "жизнь дремлющая в чреслах" была молодому человеку и даром не нужна, уж что-что, а детишек ему сейчас было совершенно не нужно, поэтому он счел что дешево отделался. А дар духа оценил уже через пару дней после похода на вера, когда, упражняясь на тренировочном дворе с Дораном, который всегда превосходил его в бое на мечах, обнаружил, что теперь оказался с другом на равных, и орудовать мечом, парировать и отводить удары стало не в пример легче. Да и в "борьбе рук" состязаться с ним больше желающих не находилось.
Получив звание Ловчего, молодой человек, как и все, отправился на промысел, и за много лет где только не побывал, включая таинственный Сангам и собственную историческую родину. Но всегда возвращался в Холмы, предпочитая по возможности зимовать именно там, несмотря на полурассевшиеся стены, и пепельные сквозняки. За те дни что он проводил в крепости — чуть ли не еженощно отправлялся на вылазку по Холмам, на охоту ли, или просто гулял, возвращался всякий раз, обсыпанный пеплом с головы до ног, за что и был прозван Серым Охотником.
Однако, годы шли, прошла первая молодость, и стало появляться странное, сосущее чувство под ложечкой, когда за пределами холмов он видел семьи, отцов, катающих детей на плечах, а от вопля "Папкаааа" с которым однажды белокурая девчушка лет пяти спряталась за спиной рослого детины, при виде окровавленного мешка, притороченного к седлу — впервые защемило сердце, и только тогда Рихард понял, что забрал у него дух. Женщин-то в его жизни было множество, благо статью да здоровьем Рейно не обидел, а вот детей..
Детей не будет никогда.
Когда в крепости появилась Лизхен — маленькая, тоненькая, угловатая, перепуганная, не знавшая куда удирать и куда прятаться, смотревшая круглыми, полными страха и беспомощности глазами на незнакомых дядек за массивным столом, в зале, чьи древние стены навечно сохранили черное дыхание огня, бушевавшего здесь когда-то, и вздрагивавшая от пронзительного завывание ветра в скверно заделанных щелях, это был величайший подарок судьбы. Хотя Рихард совершенно не имел понятия, как следует обходиться с девчонками, и с какого боку вообще к ней подступиться, он был рад, что в крепости не было другого мага крови, который сумел бы обучить ее и управлению ее собственным даром, и тонкостям мастерства Ловчих.
Шло время, девочка росла, и даже будь она ему родной дочерью — Серый Охотник не мог бы любить ее сильнее.
Дух отнял у Рихарда способность иметь детей, а судьба, как всегда повернув все по-своему, как бы в насмешку над незадачливым духом, подарила его обладателю дочь. Которая в общем-то и стала с годами чуть ли не главным смыслом его жизни. Хотя ей он, разумеется, в этом не сознается ни-ког-да. 

Высок ростом, широк в плечах, хорошо сложен. Волосы темные с густой проседью, глаза темные, с прищуром не то лукавым, не то смешливым, не то ехидным Был бы дамским любимцем, угоразди его судьба родиться в семье какого-нибудь аристократа. Впрочем трактирные девки тоже не жаловались.
Прямолинейный и открытый человек. Легко сходится с людьми, столь же легко и расстается с ними, ненавязчив в общении, любитель равно и посмеяться и поворчать, хороший рассказчик и отличный слушатель. Благодаря этому заимел кучу друзей-приятелей по всему миру, к которым, в случае чего может обратиться, и которые знают, что в случае чего, могут на него положиться.
Любит риск, азартен и любознателен. Храбр до безрассудства, но иногда умеет быть очень осмотрительным, когда рядом те, за кого отвечает.
Не умеет лукавить и интриговать, проще дать в нюх недругу, да и забыть, чем смолчать и затаить злобу.
Умеет быть строгим, потому что попустительством и одними лишь пряниками в жизни многого не добиться.
Любит свою профессию, и гордится ею, что бы по этому поводу не думали имперские власти.
Жизнь и перипетии скитаний, длившихся большую часть жизни, привили ему некоторый цинизм и ироничное отношение ко всему на свете, зато научили видеть хорошее практически в чем угодно, и приноравливаться ко всему на свете. Не привык грустить, и потому в тех редчайших случаях, когда на него все-таки находит - то проваливается в черноту целиком, и выглядит это страшно.
Любит свою ученицу как родную дочь, и за эту девочку готов хоть к дракону в пасть сунуться, хоть на муравейник сесть голым задом, а то и пару-другую гор своротить или самого себя в первом же сортире на крюке под ребро подвесить. Правда полагает, что умело скрывает свои чувства строгостью и ворчанием. Чем ближе момент расставания, тем острее щемит сердце, и, пожалуй было бы величайшим счастьем остаться с ней, и дальше путешествовать и работать вместе, и пропади пропадом все неписанные постулаты о том, что Ловчие скитаются в одиночку. Только сознаться ей в таких мыслях он не может, и не решится никогда
◦ особые приметы: многочисленные тонкие шрамы на руках (искусство требует жертв), на теле и того поболе, да повнушительнее (чудища кусаются!). Наиболее бросаются в глаза: длинный вертикальный шрам на лице, от левого виска до края челюсти, и раздвоенный грубый рубец на тыле левой кисти, отчего два последних пальца деформированы и ограничены в движении. 

Талантливый и опытный маг крови, за время одиноких скитаний обучившийся чертовой прорве всяких полезных (и не очень) навыков выживания, вроде того, как разжечь костер, как добыть хоть какую-нибудь снедь в пищу, как состряпать из нее что-нибудь хоть немного удобоваримое, как устроиться на ночлег в открытом поле, как путать следы и прятаться от желающих тебя отловить, и тп.
Разбойники, среди которых он обретался в детстве — научили Рихарда, тогда еще мальчишку, очень неплохо стрелять из лука. Владеть пистолетом или мушкетом умеет, но не уважает, полагая, что выдернуть стрелу из колчана — проще и быстрее, чем возиться с шомполом, и капризными замками огнестрелов.
В гильдии Ловчих за его обучение взялись всерьез, учился он с азартом и охотой, живо заинтересовавшись будущей специальностью. А то, что для  изучения всяких интересных подробностей пришлось обучиться писать и читать (увы, говорящих книг еще не изобрели, чему втайне часто сокрушался в юности) — так это почти побочный эффект обучения. Хотя, что ни говори, полезный. В результате — до тонкостей изучил свое ремесло, возлюбив многочисленных тварей из бестиария с искренним азартом и интересом ребенка, получившего новую игрушку. Соответственно, пользовался малейшей возможностью, чтобы пополнить запас своих знаний на практике, вплоть до самых диких экспериментов на свой страх и риск. (Оно может и опасно — пытаться зеленым юнцом скормить гулю начиненный едкой щелочиной и микстурой от поноса труп, чтобы посмотреть — что с ним, гулем, будет, но ведь интересно-то как!).
Мечом владеть выучился на том же азарте, да еще и благодаря тому что наставник до посинения гонял его не только по урочищам Холмов, но и по двору крепости, заставляя работать клинком и вдалбливая необходимость уметь сражаться не только с чудовищами, но и с людьми.
С этикетом вышла закавыка, сын рыбака никогда не питал интереса и симпатии к паркетным расшаркиваниям, и в общении с людьми самого разного круга его выручает лишь жизненный опыт, и привитое гордостью профессионала чувство собственного достоинства.
Хорошо ездит верхом, как же без того, попробуйте обойти полмира на своих двоих.
Плавать научился прежде, чем ходить, а вот с лодками, кораблями, и прочими водоплавающими средствами - настоящая беда. Страдает морской болезнью в тяжелейшей форме, и зеленеет при малейшей перспективе ступить на борт хотя бы речного парома
Свободно говорит, читает и пишет на родном языке, и на итерийском, благодаря частым странствиям, которые куда только его не заносили, способен объясниться на сейнате и кьере (а когда не хватает слов - с присовокуплением красноречивой жестикуляции, жуткого выламывания языка и мучительным увяданием ушей собеседника).
Обладатель поистине луженой глотки, и умеет пить, не пьянея, хотя не слишком-то любит это дело, потому как очень остро ощущает на следующее утро весь тот кошмар, который происходит с его собственными мозговыми сосудам.
Дух, доставшийся ему при инициации, оказался весьма флегматичным, и почти никогда о себе не напоминает. Забрав у Рихарда возможность когда-либо зачать ребенка (спасибо хоть потенцию не отобрал, изверг), наделил его немалой физической силой, что сделало Ловчего поистине опасным противником в схватке, что на мечах, что на табуретах.

"Меч да панцирь да седло...", впрочем, нет, эту песенку Рихард знать никак не мог. А по сути — почти то же. Сумка с пожитками, бритва, палочка с махровкой для зубов, трубка и кисет; жгут, два мотка бинтов и мешочек сухой глины; какая-никакая наличность, точильный камень, кустарно нарисованная, но все же карта, и фляга самогона. Из оружия — длинный лук, колчан со стрелами с металлическими и серебряными наконечниками, сабля, смахивающая на абордажную, с посеребренным лезвием, в побитых и исцарапанных деревянных ножнах, обтянутых кожей, засапожный нож в пядь с вершком длиной, на все случаи жизни. По случаю, года четыре назад досталась Найна — маленькая лохматая лошадка, у которой один конец кусается а другой лягается. Хоть лет ей уже больше восьми, но бегать она умеет, внимания не привлекает, вьюки тащит, что ж еще желать от животины.

Планы на игру: Играть. Личные квесты и сюжетные, драму и хоррор, экшен и "а по приколу", прошлое и настоящее, рискованное и не очень. Все что угодно и все, в чем кому-то могу пригодиться.
Участие в сюжете: Готов на любой кипиш, включая голодовку.
Связь:

Отредактировано Рихард Вогель (2020-09-25 19:38:39)