Выходить никуда не хотелось, Линшеху было очень удобно под теплым одеялом и на мягкой кровати, они в кои-то веки могли нормально выспаться в приличных условиях. Спроси его кто, он бы ответил, что согласен вот так жить постоянно: сидеть в теплой квартире, есть нормальную еду, спать в человеческих условиях. Но никто не спрашивал, потому что все и так понимали, что подобная жизнь по нраву любому человеку, большую часть времени проводившему в дороге.
Напряжения с Келлаханом, вопреки ожиданиям Линшеха, не было. Общение оказалось вполне ровным, хоть и приходилось периодически намекать на отсутствие вины, но это было ерундой в сравнении с тем, что они оба могли начать играть в молчанку, дуться друг на друга или вообще ругаться. Келлахан, казалось, ругаться в принципе не мог, старался закрыться, и Линшеху приходилось его вытягивать.
Жаловаться все равно не приходилось.
Им дали все, что они попросили, даже снабдили нормальной одеждой. Линшех немного поворчал, что штаны ему велики, но будто не привык подвязывать портки то ремнем, то веревкой - когда как получится.
- Интересно, как нас планируют сопровождать вообще, неужели никого не удивит, что трех человек ведут под белы рученьки через весь город?
О том, что Эльзбет остается в столице, они узнали буквально несколько часов назад. Линшех не мог сказать, что он действительно против: рядом с той дыренью, которую все гордо звали Разломом, явно было слишком опасно. Он и Келлаханом-то не хотел рисковать, не совсем доверяя его словам, что на волне энтузиазма он не попробует сунуть голову в дырку, а Эльзбет и вовсе была жертвой обстоятельств, девочкой, да и, что уж там, одной из немногих спокойных и адекватных в их странном коллективе. Другой вопрос, что ее могли здесь оставить ради манипуляций остальными Ловчими, но Линшех полагал, что она придумает выход из ситуации и в обиду себя точно не даст.
Собирался Линшех медленно и лениво, вздыхал, смотрел в окно так, будто надеялся, что сейчас начнется проливной дождь, и тогда вся их миссия сама собой отменится.
Дождя не было, ничего не отменялось, снизу их все еще ждали люди и лошади.
- О, а твой запрос выполнили, Келль. Надо было попросить себе варга, может, они и на такое способны.
Линшех, конечно, понимал, что нет, не способны, кто еще такой неадекватный, как он, будет варгов приручать, да и менять Пушистика на другую псину не хотелось.

Тягостные дни с того момента как их взяли на дороге, были ли они в тюрьме или уже здесь, в квартире, были подобны кандалам на душе. Словоохотливый, бесхитростный и открытый, Рихард захлопнулся как устрица, с каждым днем все меньше говорил вслух, и все больше времени проводил, погруженный в совершенно несвойственную ему прежде мрачную задумчивость.
И дело было даже не в размолвке с Кэллаханом. Ее он выбросил из головы почти сразу же, как вышел из комнаты. С этим, как раз, в его понимании все обстояло просто - ляпнул не подумав, задел случайно человека, пошел да извинился, вопрос закрыт. Ну а то, что пресловутый человек в ответ на это отозвался подчеркнуто враждебно и даже высокомерно - ну так на здоровье, его право, если ему от этого легче. Он бы отнесся так же беспечно даже к чужаку, а уж злиться на Кэллахана за его повадки было и вовсе все равно, что обижаться на больного болотной лихорадкой, который в бреду материт всех подряд.
Ведь невооруженным глазом было видно, что парня аж на куски рвет от бури собственных мыслей. У мага крови же, от близости столь взвинченного организма и вовсе начинало саднить в висках, а если он ненароком взглядывал глубже то буквально передергивался от такой концентрации адреналина в крови, как от запаха крепчайшего шелковичного самогона, шибающего в нос аж до слез.
Рихарда бесконечно угнетало другое - Лиз. Мысли о девочке преследовали его неотступно. И груз собственной вины за то, что не устоял и притащил ее сюда, в самую глубокую моррову задницу из всех, в которую только доводилось забираться Ловчим за всю многовековую историю Гильдии.  И постоянный подспудный страх того, что его отчаянный шаг, которым он пытался отвлечь от девочки внимание, не сработает, и Смотрящие каким-то образом прознают, кто она. Тогда ведь придется отвечать не только за наличие преступного дара, но и за ложь и чужое кольцо. Впрочем, пока что их не трогали, но мысль эта, с тех пор, как Йорг там, в тюрьме, дал понять, что легенда их не выдерживает пристального внимания, он буквально ощущал над головой угрозу разоблачения. И хотя они, подшлифовав легенду, вполне могли сослаться на то, что она - Эльзбет Вогель, его дочь или племянница, закончив обучение приехала к отцу в Аэтадд, и там ее приняли в Гильдию, без дополнительного обучения - внимательного обдумывания, и уж тем более - настоящей проверки, эта идея не выдерживала. Рихард только и надеялся на то, что отвлек внимание к себе и на девочку, а тем более с кольцом, просто не обратят должного внимания. Надеялся, но день за днем ожидал разоблачения, и становился все мрачнее.
Единственное, что он неукоснительно соблюдал все эти дни, со второго же дня после переезда сюда - так это ежедневный спарринг с Линшехом.
Парень ворчал, отнекивался и огрызался, явно желая употребить эти дни на блаженный отдых в кои-то веки комфортной обстановке, но Рихард не позволял, теребил его до тех пор, пока тот не сдавался, и, в отместку, устраивал ему такие танцы, что мастеру-Ловчему несмотря на весь его опыт и умение, приходилось прилагать все усилия для того, чтобы оказываться побежденным хотя бы не каждый раз. Ему, впрочем и не требовалось одерживать верх, да то и по всем законам человеческих возможностей было просто неосуществимо - все же Линшех был лучшим фехтовальщиком из всех, которых видел этот мир, и даже одна победа на десять поражений в спарринге с ним значила очень и очень многое. А во всех остальных случаях собственный успех или неудачу можно было оценивать лишь по времени, которое удавалось против него продержаться. К своему удовольствию, Рихард все же обычно мог продержаться довольно долго. Главной же целью всей этой затеи было самому оставаться в форме, и не позволять и Линшеху ее утрачивать. Молодежи свойственна беспечность, а Рихард иллюзий не питал, и хорошо знал, как тюрьма, а потом вынужденное долгое бездействие в четырех стенах, могут незаметно вытянуть силы, которые им скоро понадобятся как нигде и никогда прежде. Так что, невзирая на ворчание и стенания своего молодого друга, он с настырностью комара, не позволяющего приличному человеку спокойно заснуть - ежедневно сдвигал к стенам мебель, освобождая пространство гостиной, и Смотрящие, неотлучно находившиеся в комнате, невольно застывали, засматриваясь на "танец" Ловчих, далеко превосходивший умения даже этих, отлично подготовленных, и много повидавших людей.
Перелом в его настроении наступил неожиданно - лишь этой ночью. Вначале - совершенно неожиданный визит Александра, поездка, лечение, странные, но очень массивные повреждения, и совсем уж сокрушительная боль чужого человека, от которой его потом мутило не менее часа, как будто действительно отравился. Потом мысли о том - что там такое могло бы приключиться в семье этого молодого человека - явно очень состоятельной и благополучной, что привело к такому странному итогу, и что, интересно, с ними обоими было потом, после его отъезда.
И, наконец - светом Рейновым, неожиданный визит и предложение, больше похожее на требование заложника, а на деле, явившееся чудесным спасением от гнетущего страха и вины, давившего его все эти дни.
Если бы еще месяц назад ему сказали, что он с радостью оставит Лизхен на попечение того самого Смотрящего, который сцапал их обоих четыре года назад в лесах Сейна - Рихард бы в лучшем случае повертел пальцем у виска, а в худшем - выбросил бы такого "пророка" в окно, чтобы не болтал чушь. Но сейчас, здесь, когда впереди открывался не просто зев неизвестности а откровенно моррова бездна, а короткая встреча в тюрьме открыла нрав Йорга совсем с другой стороны - Рихард уцепился за этот шанс, как за спасение.
Поэтому, к моменту сборов, несмотря на тяжелейший разговор с Лиз, и отчаянную пронзительность ее глаз, Ловчий вновь стал самим собой.
И собирался так, будто готовился к обычному выезду из Аэтадда в конце зимы - дотошно, внимательно и безмятежно.
Снарядили их превосходно. С чем бы не пришлось столкнуться - можно не беспокоиться, что не окажется под рукой стрел с серебряными наконечниками, или сойдет с клинка истончившееся серебряное напыление.
Оружие им вернули, причем приведя его предварительно именно в такой вид, который Ловчие и потребовали, так, что Рихард с удовольствием пробовал остроту заново высеребренных лезвий ножа и сабли на волосках на собственной руке.  Куртка с высоким шнурованным воротом, который можно было поднять и затянуть чуть ли не до ушей, и широкими плотными манжетами оказалась впору, сапоги порадовали еще больше - мягкие и удобные, не чета его собственным, разбитым еще с начала зимы.
Так что, собираясь и выходя с Кэллаханом и Линшехом к лошадям, Рихард безмятежно щурился на солнце, беззлобно поддразнивал их бывших конвоиров, доброжелательно поздоровался и с флегматичным гнедым мерином, который ему достался, закрепил поклажу, и, поднимаясь в седло, добавил, в тон.
- ...где-нибудь севернее Хаффена. А то южнее - не то, земля просолена, берега каменистые, сада при таком не разобьешь.

Отредактировано Рихард Вогель (2020-11-26 02:47:30)