Отчаяние. Гнев.
Чувство, родное приговору. Всё должно было остаться там — за спиной и далеко внизу, на расстоянии, равном катастрофе, — но прокралось следом, остаточное, будто эхо. Но куда более материальное — давящее, не осознание, упавшее на плечи — другое, разворачивающееся изнутри пружиной, острой и тошной; и от этого никуда не деться [даже если прятать в ладонях лицо, но это лишнее, рудиментарный трагизм момента].
Отчаяние. Гнев — нет, не то, вырезанное, замороженное, стылое на пальцах, на самых кончиках; гнев — это разбитый стакан и пятно, забывчивый слуга или червивое яблоко; для случившегося не хватает ни злобы, ни боли. И слов, и выдоха — вдоха.
Горе?
Нет, холодно — промах.

Взорвётся. Ещё раз.
Так вот откуда такая спешка.
Ещё раз — снесёт уже город. Дотянется — неотступно.
Чудовищно.

Магистр ловит себя на мысли, что чувствует отвратительное ничего. Не чувствует. Вовсе, и это — не абсолютное спокойствие, а что-то хуже [кажется, она сама даёт надлом]. Шок, вывернутый наизнанку; потрясение наоборот.
Она молчит непростительно долго. Прав. Но в этом нет надобности признаваться даже себе самой — срок, выданный на надежду, закончился. Всё отгорело и отмерло.
Закусывает губу. Опять — дурная привычка, пришедшая с ударом. Всё равно что целовать воск.
— Империя не сможет решить эту проблему, — тихий гул взволнованных голосов липнет к стенам, но слова падают в пустоту, намёк на злобу — тонкий, как первый лёд, — Империя не предотвратила катастрофу и не сможет избавиться от неё. Какие средства у неё есть против? Смотрящие? Смешно. Начиная с права контролировать магов людям, лишённым искры, и заканчивая тем, что они упустили. Они ничего не сделали — и не в силах сделать сейчас, хоть целая армия, закованная в драконий камень.

Кажется, вокруг холодеет.
Но это, конечно, просто эхо.
Несущественное.

— Имперские маги призыва? Да, адепты этой школы в силах закрывать разрывы, но при таких масштабах посылать их туда — самоубийство. Или казнь. Ловчие? — она выдыхает, стекло, крепко, всё равно ломается, — Деятельность гильдии официально запрещена на имперской территории. И даже если закрыть глаза на это условие... это самоубийственно. Невозможно. Горстка убийц чудовищ против разлома, против изначальной магии — истинной природы которой даже мы не можем понять. У Империи нет решения. Нет ни у Конфедерации, ни у Сейна. Кьерес получает только повод признать монструозность магов. А у нас.... Есть ли оно у нас?

Говорить, говорить, говорить.
Слова рвутся — и вырываются. Она смотрит на архимага так, как не смотрит ни на кого, и как не позволяла раньше, — не устало, но выпотрошено. По-рыбьи.
Она слышит собственный голос — и потом только смысл. И он [голос, конечно, чуть меньше от отчаяния, чуть больше от выдержки] странным образом успокаивает.

— Полагаю, что доклад королю остаётся за вами. Вы известите его о случившемся. Его Величество, несомненно, имеет власть, но знает и понимает не больше вашего. Король, главы Домов, фельдмаршал, мой отец, — вырвалось, но в ситуации магистр многое себе прощает, — Весь орден Созерцателей. И те, кто называет себя специалистами по изначальной магии, не сталкиваясь с ней на практике. Мы все ничего не понимаем, это стоит признать. Чего вы ждёте от него? Что потребуете? И что — от Эренхаста?

За воздушным люком — неразборчивая облачная проседь. Отсутствие формы напоминает сон.
А потом всё темнеет.
Потому что магистр позволяет себе секунды ни на что не смотреть.
И только потом — взгляд замирает, замерзает, становясь родным и привычным. Себе самой.
Смотреть так пристально — неприлично, но.
— Вы же встретитесь с императором, верно, — не вопрос, бесцветие, — В сложившихся обстоятельствах Итерия может либо попытаться помочь, либо сосредоточиться на собственной защите. Вы же говорите — оно придёт, с этого материка. Через море... А у нас пока есть только слова «надо» и «необходимо». Маредит. Что дальше?

Слишком много вопросов.
Не все требуют ответа. Правда.

— На престол Эренхаста взошёл мальчик. Да, император, но всё же. Корона — меньшая из тех тяжб, что готовы упасть на монарха. Теперь — это. Даже хуже, чем война, потому что воевать проще — средства, стратегия, мудрость. Человеческое. Но скольких молодых правителей это смело и сломило? А мы видим чистейшее уничтожение. Сколько войн помнят наши предки? Десятки. А разрушительное действие неподвластной нам магии? Эллас. Легенды и море из пепла.

Труха веков — что о ней. Вопросы без ответов, вопросы ради отсутствия эха.
Ей хочется говорить, не умолкая, — вылить, вызвучать всё по капле [вдруг и правда ничего не останется]. Тихий вздох созвучен движению — кончики пальцев не теплее металла кольца, которого касаются.
Сапфир. Придумали же — разорвать и разделить по камням.
— Возможно, Созерцатели правда ошиблись, отнимая у нас изначальную искру. Но не с тем ли умыслом, что случившееся сегодня никогда не произойдёт. Не должно было. Никто не посмеет, не дотянется, не воспользуется. Потому что это стало невозможным. Безумцы — исключения, подтверждающие правила порядка. Фон Тэг им стал. Мне, — но всякий синоним сказанного секундами после сжимает горло, заставляя умолкнуть на расстояние мимолётности, —жаль, что это выпало имперцам. Всем нам.

Сухо. Чистая констатация факта. Не пессимизм — тесная реальность.
Без права и умысла на избавление от надежды; она и сама хочет [очень, правда] верить, что всё решится, может, жертвами и без лёгкости, но — главное — произойдёт, и найдётся средство, кто-то вызовется, что-то сумеет, всё отпрянет — оттянется назад, соберётся по осколкам и стежкам.
Во всём чуть меньше материальности, чем в молитве Рейно, чем луче света, изломанном в клочья сквозь витраж; вера — суть полое, необъяснимое, невесомое.
Но магистр никогда не отличалась религиозностью.

— Конечно. Мы поможем. Нам никуда не деться, вы правы. Да и кто кроме? — она улыбается, почти впервые за всё это время, но выражение — недоброе, словно взрезанное сталью по губам, выглядит почти отталкивающим, — Трое архимагов мертвы. Из венца Конклава остались только вы. И мы. Потому что других магистров и наставников разнесло на пыль. Выдающихся эксперты в своих областях. Блестящих умов. Лучших из лучших. Да, не все они равны Конклаву, но Конклав состоял исключительно из них. Остались специалисты, я не отрицаю этого — кто отказался, кто не сумел, кто находится вне, кто пока ещё не вошёл в состав организации или вовсе не хотел входить — те, кто себе на уме, или только подающие надежды адепты. 

Улыбка, похожая на рану, пропадает.
И всё болезненное остаётся только в глазах, обращённых на о'Райли.
— Империя должна найти нового архимага. Сейн и Конфедерация. Архимага и нижестоящих. Я предполагаю, Маредит, что это один из немногих вопросов, который мы по-настоящему можем держать под контролем. Хотя бы как наблюдатели. Если мы не запираемся за границами Итерии — мы будем рядом. Также я допускаю возможность, что в озвученных государствах среди властей может начаться ужесточение мер, применяемых к магам. Укрепившийся страх среди черни и обывателей. Им достаточно знать, что случившееся имеет магичекую природу. От второго никуда не деться, но на первое мы не сможем закрыть глаза. Если это произойдёт.

Отчего-то всё становится привычней.
От голоса — своего [ледяная женщина вернулась с механическим докладом фактов и вероятностей — как с предлогом не чувствовать смутную мигрень, сомнение во всём и колючий терновый страх].

В контраст меняет позу — меньше застывшего, больше усталости, завёрнутой в мнимую расслабленность.
Ловчие. Необратимое завершает цикл, восходя от выжженной земли Элласа, тлея в веках, рванув в другом конце света и отправляя в исходную точку искать ответы. Борцы с чудовищами отодвигают в стороны сильных мира сего, чтобы этот мир и спасти. Мысль и цикличность событий забавляет — ровно в той мере, как забавна может быть пережитая смерть.
Трактаты. Время. Легенды.
Оспаривать важность Ловчих она не хочет — на счету последних часов достаточно разрушения, чтобы касаться ещё и надежды.

Немного светлого по следам, утопающем в пепле.

Отредактировано Морканта Гваур (2020-11-10 18:54:47)

Остаться в империи.
Это было ожидаемо.
С осечкой. С оговоркой на «почти». С глубокой недосказанностью.

С тем, что она молчит — но это только секунда, вторая, третья — пропасть-пауза, равноценная удивлению [но любой шок сейчас условен, потому что настоящее заслушивает большего, оно разломано и взорвано, а на такие мелочи мало что остаётся].
И только потом мысль липнет к тому, что архимаг хочет — не оставляет на словах, но дело за официозом и за — режет слух изнутри — её согласием, собственным, — или просто кажется? всё уже решено заранее? — магистр находит в себе силы на вдох, но не находит на саму возможность отказа, мысль, случайную — нет, конечно, это сущая глупость, ошибочно и — и только потом, по нарастающей; остаться в империи, наблюдать, сообщать, держать в курсе — здесь, здесь на чужой территории, и дело не в одной только катастрофе.

— Наблюдатель и консультант. Полагаю, раз уж мы затронули вопрос о недопустимости вмешательства во внутреннюю политику, я буду действовать в интересах исключительно Конклава, — запинается на сущее ничего, интересы трухи и пыли, горстки выживших, привкус отчаяния фантомно сжимает горло, — А не итерийского государства и короля. Хотя учитывая тот факт, что остались только мы, видимой разницы практически нет. Даже в сложившейся ситуации я буду действовать от лица магического сообщества, если только не возникнут иные обстоятельства. Которые я считаю крайне маловероятными. В любом случае доклад королю остаётся за вами, а решение — за Его Величеством.

[Ледяная женщина замолкает незыблемой невозможностью, утопая под ворохом лишних слов].
Морканта колеблется — но это изнаночное, игра в наличие внутреннего равновесия — так неправильно и просто [не к месту] думает о доме, о том, что напишет управляющему, не обозначая сроки, — сама не знает — о розах, сангамских вазах и фарфоре, об исправности слуг — и тщательности тех, кто из них дышит; о прибое и фьордах; о том, что младший из племянников с проснувшейся искрой просил у неё водного элементаля; о том, что.
Так много осталось.
И остаётся там.
И не как раньше — розы не станут прежними, и фарфор, и люди дадут трещину вне зависимости от того, вернётся она или нет — в Миок ли, в родной Дердр. Толстый слой пыли. Неизменность.

Адаптация.
Фатализм.
Цикличность.
— И спасибо, — тише, чем следовало, лучше бы молчать об этом — но уже звучит; случайное и невесомое — цветы в саду, который она увидит ещё не скоро, камни и кости, всё, что осталось; заслужила ли? — совсем вкрадчиво, под рёбра, — или так получилось? В том месте, в то время, в настоящем, от того, что сильнее прочих или просто рядом — магистр не знает, повышение ли это — или всё удушливая горизонталь.
И сейчас — сейчас точно не хочет знать.
Не будет спрашивать — «почему я»? — лишнее. [Большая часть тщеславия и металла оставлена в руинах].
Если обратиться, то только спустя часы.

А сейчас о другом.
Механически.
— Могу ли я в таком случае сопровождать вас в Эргентвере? Если вы собираетесь меня представить.

Терпеливость. Внимательность. Разумность.
Из осколочного собирая наивернейший курс.

Адаптация. Принятие. Неисправность, выменянная на подобие радости.
Приливающая как волна усталость, раскалывающая лёд и рвущаяся куда-то на поверхность глаз. Смаргивает, дёргает головой, пряча последнее движение под согласный кивок.
— Хорошо. Я поняла вас. О требуемых кадрах я извещу вас в первом же отчёте. При надобности. Хотя учитывая природу решаемого вопроса, — созвучие «неизвестность», «конец», «катастрофа», — Мне может потребоваться помощь мага призыва. Не исключая имперских. Вы упоминали юношу, который смог «прочитать»разлом... Без взаимодействия с подобными специалистами в любом случае не обойтись.

Но если бы только Верейн накрыло волной.
Если бы в глубине бушевал настоящий подземный шторм.
Если бы не взрыв — а тонкий ручеек.
Если бы всё замерло, замёрзло, врастая в лёд.
Если.
Неизвестность — корень бессилия.

Ровный тон, завернутый в бархат и покорность, — отказ официоза привычен и ожидаем, как и вся сотворенная обречённость [будто что-то рванёт, растает, разрушится, распадётся, разнесётся пылью и трухой, что-то — это всё, безлицое и бесслёзное]; император, империя, Легион — слова льются, и образ сливается в единое — механизм, свод правил, алгоритм верно выбранных шагов.
Она хочет сказать, что разберётся по мере — до деталей, до осколков, до мелочей, — но молчит [всё и так предельно ясно, а ледяная женщина исчерпала предел звучания, чувствует горький привкус во рту и — изнутри, иллюзорно — начинает таять, что-то неотступно даёт сбой], опять кивает — уже самой себе.
Лишнее подтверждение.
Лишнее согласие.
Лишнее — само по себе.

Автоматизация. Согласие. Понимание сути.
Вещи и финансы — уже о насущном, и это повод — раз секунда, два, больше — задуматься, ни укор, ни укол о ненужное, ворох ссыпанный шестерёнок — рукописи, оставшиеся в Круге, остальное — письма к управляющему, чтобы — о личном, из дома; да, рукописное, пару томов из кабинета, письма в долгом ящике без ответа; лавандовое масло, третья на счету пудреница, несколько пар туфель и платье на срок носки в бесконечную неизвестность — магистр почти улыбается, в абсолютной абстракции представляя при взгляде на подобный отсчёт мысль архимага.
А потом собственную — о доме, чуть большем, чем просто лабиринт идеальной белизны мраморных и берилловых комнат; глубоком — как море, но это сравнение совсем глупое, липкое как давно [час ли назад?] ушедшая из ладоней дрожь.

— Чуть позже я составлю список необходимого мне в империи. Сейчас же, господин о'Райли, позвольте лично попросить об одной мелочи, — нечто нервознее хладнокровия оброненной нотой являет себя на поверхность, — Мой кабинет в Круге. Кулон в правом верхнем ящике стола. Серебро. Скрещенные якорь и меч. Признаюсь, это одна из первых вещей, что я бы хотела видеть, оставаясь здесь. В империи. На срок, который, я полагаю, ни вы, ни я пока не знаем.
Она позволяет себе опустить глаза.
[Ледяная женщина не знает, что делать со слабостью и человечностью].
Ищет оправдание. Объяснение.
Залёгшая тень на губах.
— Я отправлялась сюда исключительно как маг и научный деятель, опираясь на соответствующие заслуги. Поэтому герб и регалии моего Дома были бы равнозначны политической подоплёке, но все мы выше этого. Были. Стоило оставить подобные символы в Итерии, но в настоящий момент, действуя в интересах королевства, я бы хотела помнить, что я не просто магистр Гваур, готовая выступить на Конклаве. Я поданная Его Величества, представительница Дома Морей и дочь своего отца. Меч и якорь, Маредит. Я буду вам... благодарна. Кроме того, из кабинета я бы хотела получить некоторые монографии и рукописи. Но их я уже укажу в списке.

Выдох. Тихий.
Оправляет платье на коленях, идеальность полученных складок бессмысленна, потому что дальше — секунда — остаётся до того, как она поднимается [и поднимая с тем взгляд].
— Позволю себе заметить, что вам следует отдохнуть, господин о'Райли. Пока время есть у всех нас. Я пойду проконтролирую, — человечность тлеет и тает, хладная безапелляционность на секунду сжимает горло, — состояние Коннора.

Время течёт медленно. Смолой. Янтарём. Минуты — сплошное ожидание, часы — мухи с липкими лапами.
Оцепенением погрязнувших. Анабиозом — но спячка, немая и бессвязная, всё больше о душевном. Два дня пути — алгоритм и соцветие, смысл, собираемый по осколкам; хватать воздух — потому что остаётся рефлекс, говорить — потому что хочется слышать, с другими — чисто по привычке, забить пространство ожидания бессмысленными, но связанными словами. Надежды. Планы. Любые вопросы о насущном болезненны — так на живую режут, хладнокровность лезвия, спрятанная в вопросе, как и зачем — она старается не думать о том, что они, опытные и совершенные, стали похожи на потерянных детей [или только она, а остальное за пеленой]. Но была участь хуже — быть пылью; она знает людей, переживших страшнейшее, она предполагает, каково это — быть выжившим после войны, это фантомность наоборот, боль там, где её нет, — бремя и память, положенная на чистое полотно.
Того, что будет.

Магистр не спит — она проваливается в сон, густой и непрозрачный, будто молоко, долгий [по тем меркам и рамкам, что были до], но это всё равно не спасает от залёгших под глазами синяков [ищет в вещах пудреницу — находит только зеркало, прячет тут же, не испугавшись отражения, но укоряя за... бледность? слабость? собственное лицо кажется полусуществующим, передёрнутым неверной водной рябью].
Пройдёт. Справится.
Список необходимого постепенно растёт [в несуществующем янтарном времени по мелким каплям] — она правда начинает с самого необходимого, оставляя где-то в хвосте морскую соль и лавандовое масло; куда легче и ровнее даётся письмо управляющему — сухое перечисление всех обязанностей в долгосрочной перспективе, минимум, созданный для того, чтобы всё не обратилось в пыль [и зачем-то просит посадить розы, синие, пусть расцветают — греющий душу символизм напополам с бессмысленностью], добавляет о необходимости заказа новых слуг и механолога, только необходимость, детали сообщит позже [выводя на бумаге пережившую янтарь мысль, что необходимо увеличить ресурс для охраны территории]; и семье — тоже, в сухом тоне [как и всегда?], но теперь эта стягивающая обыденность кажется почти издёвкой, нет, такие письма остаются до столицы.
Если будет время.

Умершего мага разума, закованного во льдах, она навещает куда чаще, чем требует обновление чар, — работа совсем простая и краткая, пусть и подразумевает тонкость, но само это — успокаивает, сам факт — абсолютное спокойствие, тишина, холод; она чувствует время — и находится рядом час, вместо десяти минут, нормализованных под несложное [ей] плетение; и сам человек под толщей крепнувших льдинок уже не цель, а просто средство; она ловит себя на мысли, что так — как в гробу и при доспехе — всё обращается из давящего в простое, сломать — и ему всё равно.
Но мертвец всё равно не понимает.
Не слышит — даже если очень захочется прошептать одними онемевшими от холода губами «мне страшно», даже если сказать, выронить — или закричать в голос; страшно ведь, правда, от этого не спасает выдержка, ни сталь, ни холод — бояться не возложенного, не канцелярии, церемониала или теории — боятся неизвестности, за гранью, где кончаются благоприятные исходы любого из алгоритмов сотворимых событий, где кончается человеческий ресурс, где — и глупости вроде — и надежды нет, потому что не остаётся ничего; страшно — сделать всё возможное — и не получить за это покой.
Победе равноценный.
Мёртвые молчат, соглашаясь.

К завершению всё остаётся неизменным.
Кроме того, что скоро — конец; но за концом — отработанный на словах механизм, необратимость процесса и безукоризненные [как хотелось бы] действия; мысль о необходимости остаться здесь [остаться — и быть] задыхается от других; остаться — проконтролировать остальных, время до следующей точки — сущая краткость; проследить, позаботиться, запомнить.
Выдох.
Остаться.

Переодетое перед посадкой платье — симметрия строгости и траура, украшения сняты, разобраны и спрятаны в багаж; туго заделанные волосы, лицо, лишённое красок, — сплошной лёд и воск; от женщины, думающей о бабочках на Конклаве, остались только глаза [теперь ей остаётся думать о прахе], но архимаг прав — она остаётся такой, какой была.
Какая есть.
Здесь и сейчас.
Поданные конверты не меняют, но определяют статус — она молча принимает их, три, не допуская даже помысла, что может [может ли?] перепутать, кивает — больше механически и кукольно; пряча в опущенных глазах больше благодарности, чем покорности; сжимает пальцами бумаги, не задумываясь, что слишком крепко — указания, статус, ещё один.
Не тяжело. Совсем.
— Спасибо.
Совсем кратко. Сказанного в предшествии — достаточно.
— Я прослежу за подготовкой следующего дирижабля к отправке в Миок. И ещё... ах, да, — среди трёх конвертов находится и четвёртый, тут же протянутый в ответ, — Здесь список вещей, что могут понадобиться мне на момент моего пребывания в Империи. Как вы и просили. После вашего отлёта я сразу же отправлюсь в посольство.
Она медлит сущее ничего. В памяти некстати и невпопад всплывает обещание, данное пану Понятовскому. Нет, это — потом.
Может, лучше о бабочках, чем о нём.
— Удачи вам, Маредит.