Совместно
Эльзбет посмотрела на Келлахана и Рихарда, чуть слышно вздохнула. В таком же молчании она провела с ними все время, пока не было Линшеха, и сейчас взглядом сказала ему, что рада его возращению, прежде чем встать из-за стола и уйти в облюбованный угол, откуда комнату было лучше всего видно.
Линшех почти виновато улыбнулся Эльзбет. Бедняга, осталась наедине с этими двумя, а теперь еще и вынуждена была лицезреть столкновение лбами! Линшех, привыкший, в общем-то, к постоянным ссорам за время пути, разве что сочувствовал Эльзбет и совсем немножко - самому себе.
- Мы будем все решать позже, у нас есть время, - сказал он вслух. - И этим временем мы воспользуемся. Келль, пошли.
Он прихватил Келлахана за рукав и потащил в соседнюю комнату, чтобы дать и ему, и Рихарду время отдохнуть друг от друга.
Вместе с вышедшим Келлаханом из комнаты ушла и половина грозовой тучи, что довлела над всей четверкой. Лиззи за это стало чуть стыдно, но вздохнула она свободнее и подсела поближе к мастеру, что стоял у окна.
- Мастер, все ведь плохо, да? Даже несмотря на то, что нас не казнили. - аккуратно спросила она, чтобы завязать разговор и, возможно, озвучить то, что не стала озвучитвать на общем совете. И лучшим ей показалось подойти к Рихарду с вопросом, как во времена ученичества, вызвав тем самым на, возможно, рассуждения. Заставить сказть, что на душе и о чем думается, чтобы тяжелые мысли не так терзали.
Его молчание и взгляд в никуда ей не нравились.
Рихард молча, не оглядываясь, завел руку назад, нащупал ее плечо, похлопал, понятным жестом "поди сюда" и, все так же, не отводя взгляда от окна обнял. Молча коснулся губами волос. Говорить не хотелось. О том, что им предстояло? Да о чем там говорить, все понятно, что ничего непонятно, но какой смысл трепыхаться, если не знаешь как хоть что-то изменить. О том, что прошло? Тут было слишком много всего. Много передумано, перечувствовано, а уложить все это в слова... говорить пришлось бы очень долго. Слова проявили бы слабость, уязвимость, а этого позволять себе было нельзя. Секунды текли и текли, но куда денешься от прямо поставленного вопроса. Ведь с самого начала пообещал отвечать на все, о чем бы она ни спросила.
- Не думаю, что так, Воробушек. Да и какой смысл бояться заранее того, чего нет шансов избежать. Боимся мы или нет, опасно или нет, смерть там или нет - отвертеться все равно не получится. Нет смысла травить душу. С этой задачей жизнь справляется и без нас, не облегчай ей задачу.
Легко было сказать. Слова мастера лишь подкрепили далекое чувство обреченности, которое было с Эльзбет постоянно с тех пор, как они ступили на землю Империи. Оно как предчувствие ошибки, старется уберечь тебя, но ты закрываешь на него глаза и продолжаешь идти выбранным путем.
Тихо стоя в кольце рук и вдыхая запах пороха и оставшейся после тюрьмы сырости от одежды Рихарда, Лиззи подумала, что лучше бы все они остались в этом моменте. Совсем не идеальном, но где все живы. И разногласия были неважны, и страхи.
Они бы, наверное, смогли убежать. Не сейчас, но когда покинут столицу. Да вот только не станут.
Закрыв глаза, Воробушек укткнулась лбом мастеру в грудь. Ей стало за них всех очень, очень печально.
- Чего я никогда не смогу себе простить, так это того, что привез сюда тебя. - медленно, словно каждое слово весило тонну, выговорил Ловчий, все так же глядя на белесое небо над островерхими крышами и узкими башенками Эргентвера. - Ни-ког-да. И не говори, что сама настояла, что иначе не могла. Я - мог. Знал - как. И не устоял. Из-за страха, что сделаешь в отместку какую-нибудь глупость за которую сама же поплатишься. Из ...будь он трижды проклят...наверное собственного эгоизма, что не хотел с тобой расставаться. Что думал, что могу защитить. А теперь - вот так. Так и умру с этой мыслью. Будь оно все проклято.
Руки, обвивавшие девушку сжались крепче, чем когда-либо, и Рихард опустив голову зарылся лицом в ее волосы. Черная пустота в его душе - была очень, очень нечастой гостей. Но когда появлялась, он уходил в нее целиком.
То ли от крепости объятия. то ли от кома в горле, но Лиззи лишь с тертьего раза смогла вздохнуть, чтобы все-таки, осторожно, но неоспоримо качнуть головой:
- Я бы пошла за вами так или иначе. Я уже не та маленькая девочка, которая ничего не может. Мастер, я вас не оставлю, что бы вы ни думали. И вы сами сказали - нет смысла травить душу.
Воробушек мягко погладила учителя по предплечью. Ей так хотелось убедить его, что нет его вины ни в чем, что её касалось. Пусть она покладиста, пусть немногословна, но она все равно верит в то, что оказалась в здесь и сейчас по своему желанию. Хотя нет, вина Рихарда здесь все же была. Это он её воспитал такой и научил, что иногда упрямство и настойчивость открывают двери, казавшеся непробиваемыми.
Рихард невесело рассмеялся. Смех был тихим, сухим и безличным, как шорох опавших листьев.
- Ох, девочка.... Ты ведь уже не ребенок. Ты больше... не моя ученица. Ты прошла инициацию, стала полноправной Ловчей, и даже я не могу тебе приказать, - с какой-то отстраненностью он цитировал ее собственные слова, сказанные тогда, утром, после бессонной тревожной ночи в каменном коридоре Аэтадда. В тот день, когда они еще не знали, что никогда не вернутся к прежней жизни. Слова, которые как каленым железом отпечатались в памяти, - Но именно поэтому - идти за мной тебе не следовало. А мне не следовало давать волю собственному сердцу и собственной слабости. Ты должна была остаться. Жить. Чтобы не все, что я видел, понял и вынес из этого мира ушло со мной. Чтобы оставалось жить в тебе. Но, проклятье. - он выпрямился, с силой выдохнул, стараясь сбросить эти разъедающие оковы, эту липкую, черную печаль, и не смог. Ненавидел себя за слабость. И все равно не мог. Пропасть затягивала так, что он бы с радостью кинулся бы собираться в дорогу прямо сейчас, чтобы ехать к этому моррову разлому. До предела занять себя невозможным, лишь бы не оставалось ни мгновения на эти мучительные мысли, разъедающие душу хуже кислоты. Не получилось. Не отлипали. Затягивали.
- Ведь даже в этом, в твоей настойчивости, в твоем желании ехать следом - виноват я. Морра, мне же следовало знать, что ритуалы Ловчих возникли не на пустом месте!
- Мастер, бросьте. - ответила Эльзбет, сглотнув горечь, что возникла, когда она в пересказе услышала собственные слова и прочувствовала их холодную жестокость. Отстранилась, чтобы посмотреть в лицо учителю. - Пока что мы живы, и вы, и я. Быть может... Так останется и впредь. Вы ведь не собираетесь сдаваться, правда?
Едва ли она в это сильно верила, но знала, что если им, четверым Ловчим, оказавшемся непосредственно втянутыми в мировую катастрофу, суждено умереть, то скорее всего это произойдет почти одновременно. И если так, то ни у кого не успеет от горя разбиться сердце. Ведь и Келлахан с Линшехом связаны были едва ли слабее, чем Воробушек с Рихардом.
- С вами или без вас, смерть найдет меня где угодно, если так будет суждено. От всего ведь не защитить. Случайный разбойник на дороге, неустойчивый камень на броде, любой зверь или нечисть. И чья же тогда это будет вина? Тоже скажете, что ваша? Сегодня вините себя в том, что взяли с собой, а завтра - в том, что отпустили.
Рихард невесело усмехнулся, покачал головой, но не стал ни продолжать, ни пояснять. Молча погладил девушку по голове, пропуская меж пальцев пряди волос, и глядя со странной смесью горечи и нежности. И только после очень, очень долгой паузы произнес мягко:
- Чему быть... Иди спать, Воробушек. Постарайся легко уснуть, и пусть твои сны будут теплы и спокойны.
Лиззи поджала губы и взглянула мягко, также нежно. Не сказала "Все будет хорошо", потому что не хотела врать, но напоследок улыбнулась как могла тепло. И не стала спорить.
Вряд ли крепкий сон найдет её в этом доме и в этих обстоятельствах, но почему бы и не понадеяться на него. А сны... Сны хорошо бы не снились вовсе.
- Доброй ночи, мастер.
Помедлив, словно собираясь что-то добавить, она внимательно рассмотрела лицо учителя, сейчас казавшееся старше, чем обычно, но передумала и вышла, тихо прикрыв за собой дверь.
Рихард проводил ее взглядом, и снова отвернулся к окну. Смотрел на темное небо над островерхими крышами, не замечая, как все больше клонится вперед, пока не уперся лбом в стекло. Закрыл глаза. Тупая тяжесть в сердце. То проходила. То нарастала. Нарастала и сейчас, тяжелела все больше и больше, наливалась камнем и разгоралась жаром где-то в самой его сердцевине. Он машинально вжал кулак в грудину с силой протирая саднящее место, точно надеясь продавить кость и добраться до этого горячего, тяжелого кома. Не добрался, конечно же. Ну и Морра с ним. Не в первый раз. Пройдет. Он вновь открыл глаза, и запрокинув голову к небу, так и остался стоять перед окном, опираясь о подоконник обеими руками.