Тихого свиста в общем гомоне никто не различил, зато оравший громче всех Финан, вдруг с воплем выронил камень, который уже собирался, было, швырнуть, и в ужасе уставился на собственную руку, словно проверяя, в порядке ли она.  Потому что камень он уронил не сам, а его буквально выбила из руки свистнувшая невесть откуда стрела. Еще свист, еще вопль и упавший камень. И третий, и четвертый. Толпа смешалась, растерялась, заоглядывалась, не понимая, откуда летят стрелы, и тогда только человек, стоявший у угла забора тетушки Амэв, опустил лук.
- Что тут, Морра вас побери, происходит?
Говорил он вроде спокойно, но его голос почему-то легко перекрыл остатки гомона притихнувшей в изумлении толпы.

Обыкновенно, Рихард редко задерживался в Итерии, торопясь уехать подальше, в Сейн, Конфедерацию или Кьерес. Особенно он любил работать в Кьересе, где из-за тотального запрета на магию, всяких тварей всегда водилось неизмеримо больше, противодействовать им было практически нечем, да и Ловчие в такую даль редко забирались. В Итерии же, от ее близости к Холмам, Ловчие работали чаще всего, и, соответственно, и всяческую нечисть истребляли подчистую. Хотя как раз именно тут он и мог чувствовать себя в относительной безопасности, и, даже не слишком скрывать свой дар. Все-таки местные власти были лояльны к Ловчим, и даже магию крови, применяемую в рабочих целях, могли спустить с рук.  Но он, после зимовки, всегда старался уехать на запад побыстрее и подальше, оставляя Итерию в качестве угодьев для прочих своих коллег. Да и повидать мир, и побывать как можно в большем количестве мест, было интереснее, чем крутиться по стране, которую уже изучил вдоль и поперек.
Так, к апрелю, он, обычно был уже в Сейне, но в этот год вышло так, что он сильно задержался в Пустошах, помогая одному из тамошних племен справиться с парой лизгов, обосновавшихся на северо-западе Холмов, и решивших, что племена расстилающихся на запад Пустошей - это теперь их личная столовая. Расправиться с лизгом, даже в одиночку, магу крови, да в пустынном месте - было вполне по силам, но вот отыскать среди многочисленных отрогов гнездо и убедиться, что в нем не осталось "проспавших" зиму яиц- заняло куда больше времени, чем он предполагал.
Впрочем, запасы на этой охоте он изрядно поправил, так что грех был жаловаться, и теперь, через Итерию ехал относительно не спеша. Прочитывал объявления на столбах и у таверн, но, по мере того, как забирал все севернее, решив на этот раз завернуть в Фоллвейл, продвигался еще медленнее. В этих областях, судя по всему еще недавно свирепствовала черная оспа. Ему попадались пепелища сожженных деревень, и совсем новые поселения, состоявшие даже не из домиков, а из шатров и шалашей, в которых жили выжившие беглецы, и спешно срубали себе хижины, обещая, тем самым, что уже через год возрожденная деревня будет стоять на новом месте. Наталкивался и на своих коллег, куда чаще, чем обычно, и это не удивляло. Там, где войны и эпидемии - там и трупоеды. Туда стягиваются и Ловчие, как касатки к лежбищам тюленей и морских котов. Разузнав, когда именно был пик эпидемии, и прикинув, что в центральном ее районе сейчас уже практически все, должно быть, зачищено, он сделал крюк по ее краю, и наткнулся на никем не тронутое объявление на столбе. Это означало, что в деревеньку, о которой шла речь, еще никто из его коллег не наведывался, а значит, имело смысл завернуть туда.
Так и сделал. Но, вместо ожидаемой и привычной картины - понурых жителей, заколоченных домов, разросшегося и полуразоренного кладбища рядом - увидел зрелище совершенно невообразимое. Гвалт толпы, столб, какую-то девицу, камни... что за бесь тут происходит?
Рассуждать не стал, да и времени на то, чтобы подойти поближе, и пытаться словами остановить толпу, только-только входящую во вкус, тратить не стал. Сдернул с плеча лук, да и принялся выбивать из рук камни один за другим.

*совместно

- А ну тише - сказал, как сплюнул, Ловчий, проходя через толпу, все так же держа лук с наложенной на него стрелой в опущенных руках. Не натянутым, но нетрудно было догадаться, что натянуть его - дело секунды. Мельком глянул на столб. Совсем девчонка, Рейнов свет. Дошел до столба и обернулся к толпе, нехорошо ощерившись. Собственно, он был готов к тому, что камни полетят снова, теперь уже и в него, но вел себя так, как будто эта мысль не просто в голову не пришла а была попросту невозможно. И неторопливо обводил взглядом толпу, вглядываясь в перекошенные ненавистью лица.
- Насколько я вижу - то и тебя, - взгляд в упор на оравшую старуху, - ни болезнь ни нежить не коснулась. И тебя, - взгляд на мужика, из рук которого выбил первый камень. - И тебя. И вообще каждого из вас. Все вы тут стоите, и живые и здоровые, и вполне неплохо чешете языками. Если избежать оспы и не попасть в зубы какой-то твари - преступление, то виноват, получается, каждый из вас. - он натянул лук, целясь в толпу и усмехнулся - Что ж мешает объявить виновным любого? Хотите?

- Меня то не коснулась. А вот дочь свою я похоронила, - огрызнулась старуха, но несмело, съеживштсь как-то под взглядом этого мужчины.
Ей попытались поддакнуть, но замолкли под взглядом старосты. Грегор Сеок уж разменял шестой десяток, был когда-то подмастерьем плотника в городе, разумел даже немного грамоте, да и звание старосты носил не просто так который год.
- Подожди, Мэрдок. И ты помолчи Финан. Гариет, иди лучше домой, мать проведать.
Выждав пока народ угомониться, Грегор посмотрел на мужчину, который раз оценивая его вид.
- Ты из ловчих будешь?

Рихард молча кивнул, и опустил лук. Да и стрелу обратно в колчан отправил. Похоже, этап всеобщего безумия миновал.

- Давно ждали. Сам смотри: не в том дело, что она здорова. Ты тут человек новый, а мы давно ее знаем. И давно она странно себя ведет. Еще когда ее старая Тиган Мюэл приютила. Та тоже была себе на усме, но зла никому не делала. А как не стало ее, то эта, - староста кивнул в сторону Шейлы, - стала по ночам на кладбище появляться, хохотать там. А то и ходит непойми в чем, в сетке рыбацкой. Бормочет, шепчет. Духов или нечисть призывает. Наверное, - уже спокойнее добавил староста. - Разве добрые люди так поступают? Нет. Тут дело явно нечисто!

- А ты, отец, видать, здешний староста? - Ловчий закинул лук за спину, мельком снова оглянулся на девушку. Обыкновенная девушка. И даже не одержимая, судя по всему. Дух, заключенный в его собственном теле, чуял таких безошибочно. Едва не усмехнулся, интересно, что бы сказали эти жители, знай они все подробности, и знай они что Ловчие и сами по сути - одержимые. Хоть и не так, как это происходит обычно.  - Как звать-то тебя?

- Староста я, - кивнул тот, - Грегор Сеок, сын Финли Сеока. Тут и в округе все знают меня и мою семью. Это я объявление на перекрестке вешал. Коли ты из охотников на нечисть, так сам посуди как нас от беды избавить. Людей у нас померло много. Похоронили их честь по чести. А потом стали находить разрытые могилы. И в домах по ночам люди пропадают.  Сын зятя моего, Мартина пропал. А потом мальчика нашли обескровленного, да словно его волки погрызли. А у нас в округе волков нет. И пройдись, глянь, у последних домов по улице крыльцо когтями поцарапаны. Да так, что не кошка и не собака не сделают.
Староста, увлекшись перечислением их бед, даже забыл про девчонку. Шейла же, словно впала в оцепенение, с надеждой ожидая избавления от веревок.

- С этого и надо было начинать, почтенный Грегор Сеок. - Рихард не торопился отвязывать девушку. Вначале надо было окончательно решить вопрос с селянами, а то мало ли, с них бы могло снова статься взбеситься, видя, что жертва ускользает. Стоило вначале вбить им в головы, что незачем искать жертву. - И могилы осмотрю,и двери, и от нечисти, с помощью Рейновой, избавлю. Только девчонка-то тут причем? Нечисть это не ручной волк, на зов из леса не прибегает, и людям не служит. Нет у людей способностей с ними договариваться. Ни у кого. Разве что у некромантов, но вот скажи мне - девица кричала что-то вроде того, что какие-то "они" сказали, что она не одержима. "Они" это кто? Вы Созерцателей по ее душу вызывали что ли, раз хохочет да в сетке ходит?

Уже повернувшись к выходу Ловчий оглянулся, глядя на девушку с вниманием, и какой-то рассеянной тревогой. Что-то с ней было не так. Что? Эти вот ее последние слова? Удивительные, особенно в устах деревенской простушки, которые обычно представляют собой жуткую помесь стеснительности и нагловатости. А это. Такое странное. Не по-человечески душевное. Как к давнему, доброму другу, а ведь впервые увидела с полчаса назад. Не может быть такого. Не проникаются люди к другим людям такой безоговорочной теплотой, даже к тем кто их спас. Во всяком случае - не сразу. Но, что за странность - ни в ее голосе, ни в глазах не было ни капли фальши. Совсем. Что-что а ложь, притворство, маг крови чуял чуть ли не загривком. Как же так. Припомнились слова старосты. В рыбацкой сетке ходила, поет когда вокруг траур, разговаривает с кем-то невидимым, на кладбище ходит. Поведение действительно одержимого человека. Но Созерцатели не ошибаются, да и не чувствовал он сам в ней ни тени Искры, которая могла бы приманить духа. Выходит- просто блаженная? И именно поэтому так беспечно доверяет совершенно незнакомому человеку? Именно поэтому говорит так, будто знакомы они с десяток лет. "Буду ждать. И день и два" Простые слова, но Серый Охотник содрогнулся всем телом от странной, пронзительной тоски, которая как ножом полоснула по сердцу от этих слов. Почему?
Проклятье, какое имеет значение! Нашел о чем задумываться, вначале надо дело сделать.
И он вышел.

В деревне уже не было столпотворения. У столба, на который в обычное время вешали венки на праздники середины лета и по осеннему урожаю, а сегодня едва не забили камнями девчонку - стояла только небольшая кучка людей. Староста, этот самый Грегор Сеок был все-таки далеко не прост. Мало того, что и говорил как по-писаному, в отличие от своих односельчан, и грамоте был обучен (дело почти невиданное для этих глухих краев), так еще и видимо очень неплохо знал жизнь. Явно уже доводилось иметь дело с Ловчими. Он разослал по домам почти всех, оставив лишь тех, чьи родственники пострадали от рук неведомой нечисти, поэтому Рихарду не пришлось бродить по домам, разыскивая свидетелей.
Пришлось на этот раз обрывать уже раз услышанные рассказы, про обескровленного мальчика, и руку, оставшуюся от покойника. Его интересовали куда более конкретные детали, и пришлось выдаивать ответы из совершенно сбитых с толку селян, задавая вопросы, от которых глаза у тех становились все более круглыми. Ловчего интересовал отнюдь не вопиющий ужас ситуации а детали. Следы зубов на отгрызенной руке, в каком виде был оставлен (и был ли оставлен вообще) саван. Как выглядели разрытые могилы, и с какой стороны были разрыты. Какой давности были те могилы. А когда начал расспрашивать про обнаруженные поодаль, в самом конце кладбища, уже разложившиеся трупы, точнее - про то что от них осталось, селяне дружно творили знамения, а двое откровенно позеленев отошли подальше.
Еще больше, чем слова деревенских, ему сказали следы когтей на дверях дома, где лежал покойник. И буквально через силу выдранное у старушки, схоронившей дочь, признание - как смердит дальний овраг у ее могилы.
И выводы, которые из всего этого выходили, были безрадостными. В окрестностях этих, по всему выходило, завелся вурдалак. И, скорее всего, еще и гуль. Очень уж походили сведения и на того и на другого. Не питаются гули свежими покойниками, когда имеется такое количество вкусноразложившихся в результате, едва утихающей эпидемии, тел. А вурдалаки не разрывают могилы, раз имеют возможность полакомиться свежатинкой. Такое разнообразие вкусов, плюс следы когтей и трупный запах явно свидетельствовали о том, что иметь дело придется как минимум с двумя противниками. И если с гулем он мог разобраться, практически не рискуя, то вурдалак был противником посерьезнее. Только и оставалось что надеяться, что они избрали себе разные убежища. Все-таки не та это нечисть, которая может оценить плюсы совместного проживания. И если убежище гуля легко найти по запаху, то логово вурдалака еще поди отыщи.
Но делать было нечего. И приступать к поискам следовало уже сейчас, чтобы определиться с местом охоты еще до наступления темноты. Когда стемнеет - будет уже не до планов. Поэтому Рихард запасся в деревне несколькими факелами, баклажкой с маслом, тряпками и, не зная сколько времени придется провести на охоте, до самой крышки наполнил водой объемистую флягу.

Потом была ночь. Была одуряющая трупная вонь и утробное урчание и уханье существа, сквозь вполне человеческое лицо которого словно протекали наружу черты полуразложившегося трупа. Быстрый танец меж мелькающих когтей, хруст и рев, отсвечивающие в лунном свете полосы высеребренной стали и глухое чвяканье мертвой, неведомо зачем и кем поднявшейся плоти. И разлетающие брызги зловонной жижи, в которой даже маг крови не смог бы найти ни единого, хоть даже мертвого, намека на кровь. И короткое, откуда-то из-под ложечки ударившее снизу вверх, растекшееся по всему телу содрогание, когда Дух Ловчего с жадностью втянул вырванную из тела гуля его противоестественную псевдо-жизнь. Да, такие моменты были нужны любому Ловчему как воздух. Дух, вбирая жизнь убитых своим носителем, и отправляя их за Грань, запечатывая их там и не позволяя вернуться, забирал у жертв часть их силы. Забирал и оставлял себе, усиливая таким образом и себя и своего носителя. Чем больше убивал любой Ловчий, тем сильнее становился его Дух. Но как же чудовищно противоестественно было ощущать в себе момент каждой такой "трапезы".
Иногда хотелось расспросить других. Ощущают ли и они то же самое. Но вопрос о поведении Духа был настолько глубоко личным, что Рихард знал лишь о тех, о которых собратья по ремеслу рассказывали ему сами. А знать - хотелось.

Логово вурдалака он так и не нашел в ту ночь. И уже думал вернуться в деревню, отдохнуть и снова отправиться на поиски, когда уже на обратном пути, когда небо начинало окрашиваться серизной на востоке, буквально навстречу ему вынырнула из-за могильного камня, согбенная фигура. Дичь, которую он так безуспешно отыскивал, оказывается, охотилась в это же время на него самого. Не то учуяла чужака, шастающего по своей территории. Не то привлекли звуки схватки с гулем. Но не успевший отдохнуть после первой пляски с чудовищем охотник, показался вурдалаку легкой добычей.
Прыжок сбил с ног, клыки клацнули у самой груди, лишь несколько сантиметров промахнувшись до горла. С треском разошлась ткань куртки на плечах под раздирающим движением когтей, и лишь каким-то чудом, в упор, не глядя, на последних проблесках инстинкта высеребренный клинок вошел в тощую, темную плоть под выбухающими ребрами снизу вверх.   
Недостаточно чтобы убить, но достаточно, чтобы причинить мучительную боль и отбросить. И вскочить самому, выдергивая из сумки баклажку с маслом левой рукой, а правой вновь занося клинок.
Мало кому удалось в деревне в эту ночь проспать до рассвета, когда серые еще предутренние сумерки разрывал, доносимый ветром, вой вурдалака, переходящий то в торжествующий рев, то в утробное похрюкивание.  И, благодарение Рейно, что запах горящего масла и паленой плоти не разносился так далеко. Как и хриплое дыхание человека, выжимающего из собственного тела все, на что оно хоть как-то было способно, в этом состязании с существом, сила и скорость которого намного превосходили человеческие.
Отвратительный чвяк под последним ударом, с силой провернутый в горле твари клинок. Брызги на перчатках и рукавах. И на лице.
Когда под лезвием сабли хрустнули позвонки, и в пропитанный гнилой жижей мешок тяжело упала вторая голова, Ловчий уже с трудом держался на ногах. Но охота была закончена.
Теперь надо было отдохнуть. Идти в деревню. Отдать головы. Получить награду. Отмыться. Выспаться. Поесть.
Казалось, что больше ни о чем не думал. А о спасенной девушке и вовсе позабыл.
Только вот устал настолько, что сам не разбирал куда идет. И сам не заметил, что ноги сами привели его к полусожженному домику на опушке. Может потому, что от старого кладбища до него было ближе, чем до деревни? Кто ж знает.
Правда Рихард не особо думал, куда и зачем он идет. Вот дом. Там можно выпить воды. Отдохнуть.
Так и шагнул через обугленный порог, остановился, опуская к ногам потемневший мокрый мешок со своей ношей, и прислонился к косяку двери.
Являл собой он сейчас наиболее красочное пожелание "доброго утра" какое можно только представить.  Растрепанный, с заляпанным лицом, забрызганный зловонной жижей, насквозь провонявший тухлятиной, в разодранной куртке, с рваной ссадиной на виске и по самые колени загаженных сапогах. Да еще и с мешком, в котором вместо подарков ко дню Созидания лежали головы отвратительных тварей.
Идеальный гость с первым солнечным лучом, что ж тут скажешь.

Отредактировано Рихард Вогель (2020-11-04 22:15:26)

- Спасибо! - Рихард жадно осушил кружку, и глубоко вздохнул, выгибая спину. Почему-то казалось, что сгорбился от утомления, хотя на деле этого не было и в помине. Спать хотелось до одури, но, даже ко всему привычный Ловчий не всегда способен заснуть насквозь провоняв подобными "благовониями". Мозг тоже работал крайне медленно, во всяком случае он как-то неловко посмотрел на кружку, как будто пытался вспомнить, что это за предмет и как оказался в его руке. Потом на девушку, на дом, моргнул и потряс головой, сбрасывая сонное одурение. Вот же, это ж надо, забрел сам не понял куда и как. Зато оказался приятно удивлен и с удивленным одобрением сейчас ее разглядывал. Это что- самообладание, высшая степень уравновешенности или очередное проявление блаженности - встретить на своем пороге на рассвете расхристанного, всклокоченного, провонявшего разложением и перепачканного в грязи человека, и не только не шарахнуться, но и быть такой спокойной, как будто это - в порядке вещей? Ведь даже Грета, стоило ему зайти к ней с охоты, всплескивала руками и хваталась за голову.
Стоп. Вот уж о ком не стоит думать больше никак и никогда.
Он уже открыл было рот, чтобы спросить - нельзя ли тут как-нибудь привести себя в порядок, раз уж так вышло что он вышел прежде к ней а не к деревне, но не успел, потому что девушка именно это и предложила.
- Вот уж от чего точно не откажусь. - он благодарно кивнул, и последовал за ней. Неожиданно отметил, как плавно и неспешно она двигается, как будто нет в этом мире больше никаких дел, и времени тоже не существует. И так же, неожиданно для самого себя скользнул взглядом по темным волосам, по плавному изгибу талии. Едва не хмыкнул про себя - вот же, не знаешь когда стукнут в не то место не те мысли в совершенно неподходящее время, хотя вроде бы никогда особой жадностью до таких дел не отличался, чтобы на каждую привлекательную девицу заглядываться, и уж тем более, в состоянии когда еле ноги волочишь. Чуден мир, а человек устроен еще чуднее. Впрочем, неизвестно откуда взявшийся интерес развития не получил. Зато теперь порадовало ее заявление, и заставило тихонько рассмеяться
-  О, да. Бедняжки были бы очень разочарованы. Так вкусно пахну, и, какая жалость - еще живой.
Он остановился у колодца, снимал перевязь с саблей, лук и колчан, пока девушка опускала ведро. Потом взялся за ворот сам, вытянул, поставил на край сруба, и принялся расстегивать куртку. Только сейчас дошло, что она так и стоит рядом. Не то, чтобы ему было бы неловко разоблачаться перед юной девушкой, в конце концов и сам еще далеко не старик, и сложен так, что стыдиться не приходится, да и стесняться никогда не умел, но все-таки не положено наверное? Будь она взрослой бабой - пожалуй попросил бы еще и из черпака полить, а так...
- Спасибо, Шейла. Ты это... я сам тут наверное. Черпак только у тебя найдется? И корыто какое-нибудь, тряпье мое водой залить, чтоб вонь вывести.

Ну, нет черпака и ладно. Ловчий и не стал его дожидаться. Едва освободившись от куртки и рубахи - буквально опрокинул на себя сверху полное ведро. Взвыл от холода, затряс головой как пес, разбрасывая вокруг себя брызги воды, уронил ведро к ногам, растянул руки, вдыхая воздух полной грудью, и с наслаждением ощущая, как липкая, как вонь, усталость, начинает отступать хотя бы от головы. Все же нет ничего лучше! Принялся набирать второе ведро, достал, оглянулся на грохот, и, увидев девушку, порадовался, что не успел разоблачиться полностью.
Штаны, хоть и мокрые насквозь, а все-таки были пока на месте, вот и славно, незачем смущать девочку, а что торс и руки в шрамах оставленных самыми разными тварями, включая людей - так это нормальные издержки профессии.
Бочка, правда, привела Рихарда в недолгий ступор, но пояснения помогли. Ну ладно, река, так река. Да оно и быстрее запах вымоет, чем в стоячем корыте. Поблагодарил, не очень поняв, что она говорила про мешок (какой мешок? зачем?), но, поскольку вдаваться в уточнения, девушка не стала, и вновь убежала - решил, что вполне может продолжить купание.
И ошибся. Потому что когда он, уже покидав в бочку все, кроме сапог и ремней, расправлялся уже с четвертым ведром, весь покрытый мурашками, от восхитительно холодной воды, с окончательно прояснившимся взглядом, и счастливый от этого нехитрого наслаждения как кот, дорвавшийся до миски со сметаной - она появилась снова.
Вот уж, называется, не ждал.
Спасибо, хоть ведром прикрыться успел, ошалело глядя на невозмутимо безмятежную девушку, и не понимая, о чем она говорит. Коза? Какая коза? И мешок?
Только теперь до него, наконец, дошло, и Ловчий от души рассмеялся, закинув голову, и едва не забыв про ведро. Вот она о чем.
Рейно, как, оказывается, легко иметь дело с блаженными! Даже минимальные условности для них же просто не существуют! Вздохнул с облегчением, и тряхнул мокрыми волосами, сбрасывая с них брызги.
- Спасибо, Шейла.
Нужды в мешке вообще-то не было. Ремесло Ловчего не из чистых, и таскаться каждый раз после охоты в грязи и вони Рихард терпеть не мог. Запасная рубаха да штаны в сумке особой тяжести не прибавляли, зато были востребованы постоянно. Но мешок он все-таки взял. Обернул вокруг бедер, чтобы хотя бы до остатков дома, где сумка осталась, дойти в пристойном виде. Подхватил бочку, спросив предварительно - где и как надо "отдать ее реке", и даже умудрился правильно установить "полоскательницу", подивившись житейской смекалке крестьян.
И уже потом, у остатков домика, переодевшись, отмыв и поставив сушиться на солнышке сапоги, ремни и ножны, обнаружил, что усталость, казалось бы, смытая водой, ушла все же не до конца. Затаилась где-то в ногах и плечах, ждала своего часа, но была вполне терпимой. То есть, он и сейчас удовольствием улегся бы спать, но с этим вполне можно было повременить хоть до самого вечера. Еще хотелось есть, да и в сумке оставались кое-какие запасы, но и с этим он решил повременить. Все-таки когда отнесет головы в деревню, то вполне возможно, получится разжиться там чем-нибудь посвежее чем вяленина с сухарями. А вот курить хотелось до невозможности, поэтому, в ожидании, пока хоть немного не просохнет его обувка, Ловчий присел в тени обугленной стены на плоский камень, и принялся набивать трубку.
- Сейчас отнесу добычу в деревню, и вернусь. - странно, но почему-то показалось совершенно естественным - вернуться сюда. Почему? Ах да, он же вроде девушку под опеку взял. Почему-то он совершенно забыл о вчерашнем эпизоде, и воспринимал Шейлу только как добрую хозяйку, по совершенно собственному почину приютившей Ловчего, как это происходило очень часто в более ли менее дружелюбно настроенных деревеньках. - Может еще и еды принесу. Ты ведь не ела ничего, получается, со вчерашнего дня?

Рихард вернулся, когда солнце уже перевалило за полдень. Деревенские приняли его настороженно. Еще бы - всю ночь с кладбища и оврагов меж ним и лесом раздавались ужасающие звуки, вой и рев, потом все стихло, но из предрассветных сумерек никто и не вышел. Староста уже принялся было сочинять новое объявления, полагая что чересчур самоуверенного Ловчего кладбищенская нечисть все-таки задрала, и теперь надо будет разыскивать еще одного. А тут, спустя несколько часов - появляется из-за деревьев, причем с противоположной стороны, уставший, но явно успевший выкупаться, в свежей рубашке и штанах, и даже в вычищенных сапогах.Уж не морок ли кладбищенский? Слыхали, нечисть некоторая умеет принимать облик своей последней жертвы. Ну как это оно и есть? А то и вовсе не было его на кладбище, нечисть там сама куролесила, мало ли, может у них, страховидл, праздник какой был вчера ночью, а этот якобы Ловчий всю ночь не пойми где отсиживался и решил теперь по ушам проехать, дескать все сделал.
Пока дошел - к маленькой площадке в центре стянулось изрядно любопытствующих. Староста, деловито вышедший вперед аж приосанился.
- Ну?
- Чего "ну"? Держи, отец, мне чужого не надо. - Ловчий протянул ему мешок - Нечисть вас больше не побеспокоит.
Тот недоверчиво приподнял кустистую бровь, открыл мешок, заглянул, и, со сдавленным воплем уронив его на землю, отпрыгнул назад с удивительной для его возраста прытью. Мешок упал, и из него выкатились одна за другой две головы - гуля и вурдалака. Зубы у обоих Ловчий предварительно позаимствовал, справедливо решив, что деревенским они без надобности, а ему лишний заработок не помешает. Толпа вначале отхлынула, потом придвинулась поближе с жадным любопытством, разглядывая уродливые головы.
- Глазищи то! Глазищи!
- Фу, смердит-то как...
- И энта курва, получается, наших покойников воровала?
- Покойников с кладбища воровал вот этот -Ловчий ткнул носком сапога в голову гуля. - А второй - предпочитал что посвежее. Оба здесь, и больше ни на вашем кладбище ни в оврагах никого нет, будьте покойны.
Толпа придвинулась поближе, загалдела, стали решать, что делать с головами - спалить или выставить на кольях, расспрашивали где лежат тела. Рихард, ответив на вопрос а потом справедливо решив, что в этом празднике свершенной мести ему делать нечего, аккуратно выбрался из толпы, ухватив под локоть старосту.
Вопрос оплаты, стоял, как всегда, остро, и  староста жался, как подавляющее большинство, но Ловчий оказался неожиданно покладист. Полновесную цену, как за одного вурдалака он все-таки стряс, и, решив не мучить старика, согласился взять остальное провизией. Путь предстоял долгий, да не по самым населенным местам, так что еда лишней не будет. В довершение прочего, старик, от щедрот своих добавил еще и оплетенную глиняную бутыль, из горлышка которой так пахнуло самодельной, настоянной на каких-то кореньях, брагой, что аж глаза заслезились.
С этой добычей, Ловчий и ушел из деревни. Только вот уходя, обратил внимаие на то, что добытые головы, деревенские втыкают на колья не со стороны кладбища, а с той, где за невысокой узкой полоской молодого леска выходящего к реке, стоял полусожженный домик Шейлы. И косились в ту сторону тоже недобро.
Не понравилось это ему совершенно никак. Но, когда дошел обратно до домика девушки, с намерением предупредить ее о недобрых намерениях ее соседей, мысль эта совершенно вылетела у него из головы. Потому что зрелище, представившееся его глазам, оказалось совершенно сюрреалистическое. Мокрая, с головы до пят, с мокрыми волосами, да еще и замотанная в рыбацкую сеть, она походила на какую-то потерявшуюся русалку - не настоящую, вроде той, которая едва не прикончила его года два назад у северного побережья Холмов, а такую, про которых рассказывают сказки. И под сетью, судя по всему, ничего не было. Хорошо еще, что та была мелкоячеистая, да и замотана была довольно густо. Причем стояла она и бросала веточки зачем-то в открытый погреб
- Шейла? Рихард отставил мешок на пороге домика, и подошел к ней пытаясь заглянуть в погреб - Это ты чего делаешь?

* совместно

Подняв голову на окрик, Рихард остолбенел, от представившегося зрелища, за что тут же был наказан - на голову ему сверзилась сеть, а негодное животное, воспользовавшись секундным замешательством еще раз довольно чувствительно угостила рогами. Весьма кстати - помогло прийти в себя, и разозлиться.
- Ну ты, волчья сыть, ну-ка стой смирно!
Кое-как, он таки выпутался из сети, накинул ее на козу, ничуть не заботясь о том, насколько той будет комфортно, затянул ее под брюхом, а потом без лишних церемоний свалил набок и принялся спутывать ноги. Несчастное животное отчаянно мекало, но, поскольку не являлось ни сибой, ни лешим, ни даже каким-нибудь завалящим топляком, шансов у нее не было.
Ловчий торжествующе поднял козу, закинул ее на плечо, как раз в тот момент, когда в просвете погреба появилась фигурка Шейлы, хвала Рейно, уже в рубашке, и Рихард полез наверх, не обращая внимания на попытки спутанной козы как-то вывернуться. С одной занятой рукой карабкаться по вертикальной лесенке было не очень сподручно, но, в конце концов они таки оказались наверху. Коза, отчаянно мотавшая головой и дергавшаяся, была осторожно спущена на землю, хотя, не будь тут ее хозяйки, он бы с удовольствием скинул скандальное животное со всего размаху. Сам Рихард присел рядом, пытаясь выпутать ее из сети, а потом - будто поглядел на происходящее со стороны. Ловчий - весь встрепанный с выбившейся из штанов рубахой, в свежих земляных пятнах, понаставленных драной козой на штанах, похожий на какого-то лесного бродягу, коза в сетях, дыра, оставшаяся от погреба, девушка в одной нижней рубахе рядом, с совершенно серьезным и сосредоточенным выражением лица помогающая выпутать козу..
Ох, Рейно, ну и зрелище!
Он не удержался и расхохотался, да так, что, сидя до того на корточках не удержался, повалился на бок, перекатился, сел, все еще смеясь и мотая головой. Всякое было, отец-Творец, но такого цирка ему устраивать еще не приходилось!

И вот из темноты появилась сначала взлохмаченная темноволосая голова мужчины, а потом уже и он сам с козой. Шейла не знала кого обнимать-целовать от радости в первую очередь: козу или ее спасителя. Но козочка считала, что она тут главная и всеми силами пыталась выпутаться из сети, не понимая, что ей пытаются помочь.
- Да будь смирной, не дрыгайся, - уговаривала Шейла животное, старательно помогавшая Рихарду распутать сеть. Дело выходило не очень споро, коза дергаясь, порой еще больше запутывалась. Ну вот хоть плачь! А Рихард и не думал плакать, а расхохатался, что его смех эхом расплылся по округе. Какое-то время Шейла непонимающе смотрела на него. Чего это? Но смех был так заразителен, что она и зама засмеялась в ответ. Если человек смеется, значит все хорошо!
- Дай нож, - попросила она, счастливо улыбаясь. - Мы ее не распутаем, поэтому разрежем сеть и привяжем ее сетью за рога к вон тому дереву. Она убежит, глупая, а мне голодной сидеть.
Практичность для Шейлы была превыше всего, уступая разве что любви к определенному порядку, ведь даже солнце встает на востоке, а не там где ему заблагорассудится.

Да уж. Разрезать и правда было легче всего, хотя Ловчий старался поначалу обойтись своими силами. Мало ли, вдруг сеть девушке еще понадобится. Но шансов и правда не было - с каждым движением коза запутывалась все сильнее. Ну ладно. Извлек из сапога нож, передал его девушке, а сам придерживал негодницу, чтобы не дергалась и лежала смирно. Однако, что-то в этой веселой возне было не то. Совсем не то. Может сама коза? Или...
Он поглядел на девушку, лицо которой сейчас было совсем близко, когда она взялась резать сеть.
- Шейла, тебе тут не дадут спокойно жить. Я-то уйду дальше, а тебе... они уже один раз сожгли дом, да и самой досталось. Сейчас-то они вроде как успокоились, и все равно, когда головы тварей на колья втыкали, я слышал - бормотали насчет защиты от дурного глаза и прочей ерунды. И втыкали их так, чтобы физиономии смотрели аккурат в сторону твоего дома

- Они и раньше бывало заходили и пакостничали, - вздохнула Шейла, припоминая случаи, когда кто-то, в основном детвора лет десяти - двенадцати, появлялись недалеко от дома, шумели, смеялись, кидались камнями, а потом убегали, стоило ей взять в руки ветку или просто посмотреть в их сторону.
- Но что делать?
Сеть, добротно сплетенная, легко поддавалась под острым ножом Рихарда. Ей бы в хозяйстве такой нож. По сравнению с ним, даже ее самый острый ножик казался тупым, как палка. Главное было отрезать от сети узкую полоску и крепко накрутить за рог, скрепляя узлами. Животное, крепко удерживаемое мужчиной, уже устало сопротивляться и почти смирно лежало на земле, ожидая пока у нее будет хоть малейший шанс получить свободу. И этот момент настал.
- Готово, отпускай ее, - сказала Шейла, откладывая в сторону нож и крепче прихватывая полоску сети. И хорошо что крепко, потому как получившая свободу коза рванула со всейсилой, ко всей козьей матери.
-Нееее, так не годиться, - упиралась вовсю Шейла, утаскивая козу в сторону дерева. - Давай, глупая, а то опять свалишься, - уговаривала она, смеясь глядя на то как козочка упирается, трясет головой, но идет вперед. Так шаг за шагом, они приблизились к дереву и оналовко обматывая вокруг ствола свободный конец  импровизированного повода.
- Некуда мне иди, - уставшим голосом ответила Шейла, пожимая плечами, еще минуту нахад весело смеявшись.
Вся ее жизнь была сосредоточена на этом островке, именуемом хутором.
- Несчастные они люди, вот и делают другим зло. Ты вот сам посуди, если человек счастлив, будет он вредить другому? Нет, - Шейла задала вопрос и тут же ответила на него сама.
- У меня есть еда, пошли, угощу, ты же тоже еще сегодня не ел - радушно пригласила Шейла Рихарда, махнув рукой в строну дома.

- Я тоже принес еду из деревни. - Ловчий все это время, как она привязывала козу, сидевший на траве, поднялся. Что-то было совсем не так. Неправильно это. Вот девушка - простая, бесхитростная. Белье в реке стирает, козу держит, молоко доит. Ни в чем не видит проблем, даже со сгоревшим домом примирилась почти сразу же, и по-хозяйски принялась обживать то, что осталось. Ну, допустим, ходит в рыбацкой сети, да и сейчас эта ее нижняя рубашка без ничего, любому забредшему сюда селянину показалась бы верхом бесстыдства а ей и на ум не приходит ничего подобного. И даже сейчас, когда рассказывала про то, что ей и раньше вредили - говорила так безмятежно, мешая слова о своих обидчиках с обращением к козе, констатацией того, что ей некуда идти и сожалением... Рейно, сожалением о тех людях, которые еще сутки назад забрасывали ее камнями. И ведь не врет,не позирует,не притворяется. Уж кто-кто а маг крови, безошибочно ощущающий ритм чужого сердца, и имевший в любую минуту возможность взглянуть глубже, ощущал эту ее безмятежность как совершенно истинную. Ну и как такое вообще возможно?! Рейно, если это - проявление безумия, то почему ты не создал такими блаженными всех людей до единого. Быть может, люди изначально и были такими, а потом уже нахватались всей той дряни, которая в них живет, и решили что это - нормально, а тех немногих, что остались с первозданной душой, объявили блаженными? А что, с них бы сталось.
Он поднялся с травы, снова вложил нож в голенище сапога, подобрал то, что осталось от сети, зачем-то смотал в ком, и направился за девушкой к остаткам дома.
Вытряхнул из принесенного мешка свежий хлеб и несколько крупных кусков зажаренной рыбины, завернутых в тряпицу - те из собранных в деревне припасов, которые нельзя было долго хранить и следовало съесь как можно быстрее. Все остальное вполне могло сгодиться и в долгую дорогу.
Вручил хозяюшке принесенное, уселся на какой-то чурбак, со странным отстранением и почему-то растущей горечью глядя на то, как она безмятежно собирает угощение, и не очень понимая, что с ним творится. Жалость? Сочувствие? Дурацкое, совершенно нерациональное ощущение "так не должно быть!"  Спросил, чтобы хоть чем-то его прогнать.
- У тебя есть кто-то из родни?

Отредактировано Рихард Вогель (2020-12-15 20:58:59)